Капельки росы на траве и листьях горели разноцветными огоньками. Вовсю заливались, трезвонили птицы. Я брел по лесу, собирая в кепку душистую землянику. Корни сосен змеями лежали поперек тропинки…
Когда я вернулся, на кухне уже собрались завтракать. В щель приоткрытого ставня падал свет на чисто выскобленный стол. Места за ним занимали по старшинству, и упаси боже, если кто — нибудь сядет вперед отца или деда, да еще на чужое место!
Первым у окна сел дед, за ним отец, за отцом Ванюшка, потом я, а уж после меня семилетняя Лизка.
В ожидании еды мы с Ванюшкой начали говорить о ягодных местах, где часика за два — три можно с верхом набрать ведерную корзину.
Мы вчера с Сашкой Тарасовым на ежевичник напали, — сообщил Ванюшка. — Ну, заприметили, чтобы потом, когда поспеет, обобрать его.
А я знаю облепиховые места, — похвалился я.
Отец строго поглядел на нас, и мы умолкли. Все встали, а отец начал молиться, сложив на груди руки:
Дорогой наш Иисус, творец наш небесный. Ты питаешь нас духом святым, но и плоть свою мы должны подкреплять, дабы не быть немощными и ревностно прославлять имя твое. Дай нам силы дойти до конца пути нашего, во всем принимаем твое благословение. Аминь!
Аминь! — хором повторили мы.
По длине молитвы я узнавал, как голоден отец. Короткая — сильно проголодался, длинная — совсем не хотел есть.
Отец стукнул ложкой по краю большущей алюминиевой чашки. Это означало, что можно начинать.
Окрошка была вкусной, и мы, ребятня, норовили зачерпнуть со дна кусок яйца или мяса. Но второго сигнала еще не было, а без него это не разрешалось. Кто осмеливался это сделать, того выгоняли из — за стола и целый день не давали есть.
И вот, наконец — то, два долгожданных удара. И ложки задвигались быстрее, вылавливая вкусные кусочки.
Мать подложила еще немного гущины и села на лавку к шестку, где ела отдельно из своей чашки. Тут вдруг Ванюшка, незаметно для старших, выпустил на стол большого черного муравья со связанными передними ножками. Бедняга закувыркался по столу, а Ванюшка шепнул нам:
Зарядку перед завтраком делает.
Лиза и я захихикали, глядя на муравья, и даже позабыли про гущину. Ванюшка успел съесть добрую половину ее, а мы получили от отца ложкой по лбу. Морщась от боли, мы все же хихикали, и отец всех нас поставил возле стены на колени.
На коленях мы стояли недолго, так как я стал громко просить господа, чтобы он простил Ивана за допущенный грех.
Ябеда! Трепач! — прошипел Ванюшка и залепил мне оплеуху.
