У меня были с собой три таблетки психодрина. Из стоящего на столе графина я налил теплой воды и проглотил одну из них. Перед тем как прийти сюда, я уже принял Две таких таблетки.
Молния опять осветила небо, однако уже далеко, я даже не услышал грома. Марчук оказался слишком твердым орешком. Я подумал даже, что вся моя психология пропала впустую, и меня ждет еще одно поражение. Чувствовал только огромную усталость и страх, что сломаюсь раньше него.
Сигарета медленно тлела между пальцами, и я поискал глазами пепельницу. Однако вместо нее возле уродливой псевдозакопанской деревянной чернильницы стоял транзисторный приемник. Значит, новый кассир не курил, только слушал радио. У каждого есть какие-то свои привычки и привязанности. Интересно, что слушал этот новый, музыку? Или только новости? Впрочем, какое мне до этого дело?
Я настроил приемник и снова услышал назойливую мелодию песенки «Не говори мне о любви», которая сопровождала меня с первой минуты следствия, боевик сезона:
Не говори: любовь тебе нужна.
Любовь — цветок, лежащий на ладони…
[1]В дверь постучал сержант.
…Уходишь ты — уходит и она,
Ее ты не вернешь и не догонишь.
Да, эта любовь уйдет, поэтому не надо о ней говорить. Потому что когда влюбленные расстаются, улетает и их любовь. Только, к сожалению, не так быстро, как в песне. Уж я-то кое-что знал об этом, помнил.
Снова стук сержанта. Я не ответил ему, хотел быть один на один с человеком, запертым в сейфе, и с песней о любви, которая уходит. Точнее, о любви, которой вообще не было.
Сержант приоткрыл дверь. В оконном стекле я увидел раздвоенное отражение его лица. Он посмотрел на меня и даже не огляделся, чтобы найти Марчука: наверняка слышал через дверь каждое мое слово и знал, что здесь произошло. Покосился на сейф и покачал головой, как будто хотел что-то сказать, но промолчал. Потом опять вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
И в этот самый момент громко загудело железо кассы. Чем он бил? Кулаками, локтями, ботинком?
Не говори! Не надо слов пустых,
Уже не верю твоему «навеки»…
Удары в бронированную плиту становились все громче.
Пусть на мгновенье из-под ног моих
Вновь уплывет земля в любовной неге.
Я проглотил слюну и крепко потер глаза. Психодрин еще не действовал, чувствовалась только сухость во рту.
Гул усиливался. Однако я не мог сейчас открыть сейф, потому что сразу же уничтожил бы этим все, чего достиг, проиграл бы свой последний шанс, такой отчаянной и рискованной игры, какая велась в эту минуту, уже никогда нельзя было бы повторить. Отступив, я бы только психически закалил Марчука.
