Глупость? Возможно. Глупо быть идеалистом в одном помещении с жуликами, убийцами и ворами. Однако мне приятен уже тот факт, что хоть в этом обвинении дьявол в нас не попал.
Наш русский «коммунизм» — это не вопрос «почему люди голодают?» Гораздо ближе к нашему коммунизму честный ответ на этот вопрос. Но и это еще не он.
Наш коммунизм — это отсутствие смирения с этим честным ответом.
Это твердая убежденность в том, что не может быть и считать себя хорошим человек, которого устраивает то, что кто-то голодает и кто-то гибнет. Хоть где. Хоть в жопе мира.
Потому что если он хоть теоретически может придумать такой порядок вещей, чтобы этого не было, — он обязан думать. Если он может изменить — должен менять. Человек не имеет права соглашаться со Злом хоть в чем-то. Человек не может отдавать человека в жертву злу, собственному комфорту, достатку, сытости. Лучше не доесть, лучше хрущевка вместо коттеджа — только бы не быть хищником-людоедом.
Лишь бы не превратиться в «Свету ли провалиться или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить».
Именно поэтому коммунизм мог укорениться только в нашей стране. Только в стране с русской литературой, только в стране с русским православием, только в стране с русской мощью, способной влиять на ход мировой истории. Только в такой стране могла состояться попытка совершить этот подвиг совести.
И поэтому, когда они все метят и метят в обрушенный коммунизм, все проклинают и проклинают «рабский русский менталитет», «азиатчину», Петра, Грозного, Невского и далее по списку вплоть до Владимира — за его принятие все того же православия — я прекрасно понимаю, что все это только условности.
Совести они боятся. Русской совести — деятельной, как англо-саксонская предприимчивость.
Потому что если европейцы могут построить флот, чтобы приплыть в далекие страны, подавить там сопротивление, продать опиум, вывезти рабов, пряности и золото, то сумасшедшие русские могут построить флот, чтобы приплыть туда же, построить школы и больницы, электростанции, отдать крестьянам землю в Гренаде.
И от каждого их бранного слова, брошенного в нашу культуру и историю, так и несет потненьким страхом того, что с такой огромной совестью — если мы ее себе снова отрастим — бесполезно договариваться.
И они правы.
Бесполезно.
