— Почему вы смеялись?
— Полагаю, — сказал отец, — потому что ваши слова были смешны.
— Если вы разрешите… — Я встал, собираясь уйти.
— Сядь! — Ее голос был раздраженным.
Я сел.
— Я вовсе не шутила.
— Мама…
Он перебил меня.
— Если вы не шутили, значит, вы, как и все, лишились рассудка.
— Нет, о нет, Фредерик. Он должен уехать.
— Передай мне портвейн, будь другом. Мне кажется, Алисия, еще вчера вы даже не замечали этой войны… Нет, прошу прощения, вы были совершенно равнодушны к тому, что где-то идет война. И вот теперь, только оттого, что какой-то злополучный неразумный юнец был убит, вы хотите отправить туда Александра. Какой дьявол вдруг вселился в вас?
— Вовсе не дьявол. И вы прекрасно знаете, что это его долг.
— Ничего подобного я не знаю. И в любом случае право решать принадлежит ему.
— У него нет выбора.
— Нет, есть. Против обыкновения англичане повели себя не как круглые дураки.
— Так нравственный долг. Почему все другие должны, а он нет?
Отец встал.
— Я отказываюсь это обсуждать. Мне нужно заняться делами. Прошу меня извинить. — Он пошел к двери, продолжая говорить взволнованным голосом, которого я прежде у него никогда не слышал. — Все, чего вы когда-либо желали… Все, Алисия. Вспомните это. И хорошенько подумайте, прежде чем вы заберете моего сына. Нет, говорю я. Нет.
— Dulce et decorum est…[12] Вы стары.
— Да, сейчас я, бесспорно, стар, но я никогда не желал стать англичанином. И не желаю этого для моего сына.
— Нашего сына.
— Нашего сына.
— Мистер Редмонд…
— Мистер Редмонд — близорукий дурень.
— Идите, займитесь своими долами, старик. Это вы одержимы дьяволами, не я.
Он ушел, оставив нас вдвоем. Она молча доела грушу. Ненавижу груши. Она вытерла рот салфеткой и встала. Она подошла ко мне сзади, обняла меня за шею и притянула мою голову к своей мягкой теплой груди. Ее пальцы поглаживали мои волосы. От нее исходил сладкий, нежный и все еще молодой запах. Она откинула волосы с моего лба и поцеловала меня.
— Мой мальчик. Мой милый, милый мальчик.
Я ненавидел ее.
Когда я вышел в холл, дверь отцовского кабинета была открыта.
— Александр!
Мать уже ушла в гостиную. Оттуда доносились звуки рояля.
— Александр!
— Иду.
Эта комната была полна теней, она следила и выжидала. Где бы я ни сидел и ни стоял в ней, меня не оставляло ощущение, что за моей спиной кто-то есть, кто-то суровый и требующий, от кого не отделаться быстрой примирительной улыбкой через плечо. Отец сидел у камина, заслоняя ладонью глаза от слепящего жара из самого сердца огня. Другая рука держала коньячную рюмку. Он кивком попросил меня сесть. Я сел по другую сторону камина и откинулся, чтобы экран отгораживал мое лицо от пламени. Мы долго сидели так, и мрак укрывал наши беззащитные лица. Я слышал дыхание, царапающее его горло, и пляску огня, и трепет живых теней.
