Еще один разбойник упал раненый и, поскуливая побитой собакой, отполз в сторону от дерущихся. Он понимал, что задет пикой серьезно, им двигало желание остаться в живых. Хоть еще ненадолго. Но Убивец подскочил к нему и молча рубанул топором по шее.
— Чтоб язык не развязал… У, собачьи дети! — сказал он после того, как сделал черное дело.
Затем, обхватив топорище обеими руками, врезал подбежавшему стрельцу. Удар был так силен, что переломил тому саблю и разрубил грудь. Стрелец замертво свалился на землю, а Евлампий все еще продолжал остервенело махать топором — будто крутились лопасти мельницы под ураганным ветром.
Хан так и не отпустил свою добычу. Он крепко держал ее левой рукой, а правой орудовал булавой. Оказавшись в самом центре драки, девка перепугалась настолько, что и не думала вырываться из цепких пальцев Хана, но когда разбойник тащил ее по оврагу, она все-таки освободилась. Татарин только пнул ее ногой.
— Ну, все, братцы, пора! — заорал он и сиганул вниз в овраг.
За татарином устремились остальные разбойники. Последним, с кряканьем отмахиваясь от наседавших стрельцов, будто от назойливых мух, отступал Евлампий.
— Так вам, басурмане! — заорал он и неожиданно споткнулся о сидящую на земле плачущую деваху. Его рассеянный, блуждающий взгляд остановился на ней. Увернувшись от острых девичьих ногтей, он взвалил ее на плечо, как мешок с мукой, и ринулся вниз. Вслед ударили выстрелы, но они были редкими и никого не достали.
В лесу разбойники бросились врассыпную — поодиночке затеряться легче. Гришка оглянулся и сквозь деревья увидел, что стрельцы стоят на краю оврага, но преследовать не решаются. Служилому в лесу неуютно, каждый куст и дерево — враг и предатель. Для лиходея же лес — защитник и друг.
Гришка бежал, пока хватало сил. Потом он упал на землю, уткнувшись лицом в траву. Теперь, получив передышку на размышление, на него накатил такой страх, что хотелось выть и биться, будто в падучей.
Лежал он долго — может, полчаса, а может, и поболе. Дрожь унялась, Гришка немного успокоился, ужас от недавно пережитого слегка отпустил, уступив место черным думам. Да, дорого им стало дело. Хоть и дрянной был человек — Егорка Рваный и Земля без него чище станет, но все равно его жаль. И Нестора жаль — незлой ведь душой, пьяница только — и не заслужил он, чтобы Евлампий так хладнокровно, как скотину, добил его. Ох, и зол Убивец. Душегуб истинный. Но кто ему что скажет? Никто даже не упрекнет, поскольку хоть и подбил злодей всех на этот налет, но ведь сам же и вытащил, когда в засаду угодили. Без его топора, без его остервенения худо бы пришлось.
