Подобные учения однозначно приносят умиротворение. Было бы любопытно выяснить, почему в тех культурах, где популярны эти учения, распространены клинические депрессии, тревожные расстройства и суицидальное поведение. Несмотря на позитивное влияние таких теорий на повседневную жизнь, сомнения остаются: является ли духовная мудрость принятием желаемого за действительное? Имеет ли она научное значение? Найдется ли ей место в мировоззрении начала XXI века? Если ответы отрицательные, тогда почему не менее семи традиций мудрости (тот, кто знаком с мистическими учениями, может вспомнить больше) так однозначны в своих догматах? Почему мистики, разделенные двумя тысячелетиями и двумя континентами, достигли большего согласия в этих вопросах, чем два современных ученых — по поводу природы Вселенной или факта глобального потепления? Примечательно, что эти учения никогда не были причиной теологических споров или теократических диктатур и не использовались другими в таких целях. Алан Уотс делает такой вывод: «… факты однозначно указывает на то, что во всем остальном имеется единодушное философское согласие вселенского масштаба. Оно поддерживается мужчинами и женщинами, которые сообщают об одних и тех же прозрениях и учат одной и той же важнейшей доктрине вне зависимости от того, живут ли они сегодня или жили шесть тысяч лет назад, в Нью-Мексико на западе или в Японии на Дальнем Востоке»[225].
Беспорядочные, произвольные представления вряд ли могут достичь такой степени согласия. Не без сарказма Кен Уилбер говорил: «Восемьдесят три галлюцинирующих шизофреника не могут организовать путешествие в ванную комнату, оставьте в покое японский дзен»[226]. (Уилбер считает, что восемьдесят три последователя мастера дзен Хакуина были мудрецами, пережившими мистические опыты, а не больными шизофренией с искажениями восприятия.) С исторической точки зрения, новое рациональное мышление, триумф эпохи Просвещения, является всего лишь обособленной частью традиции мудрости — и, определенно, не просвещенной. Если мудрецы правы в отношении мистического просветления, то их истина должна быть верна также в структуре другой системы знания — западной науки. Проблема заключается в нахождении точного способа перевода.
Целью этой главы является поиск ответов на поднятые здесь вопросы, насколько на сегодняшний день это позволяет сделать современная наука. Для достижения цели мы можем сравнивать и объединять идеи, заимствованные из разных систем мировоззрения. Я полностью отдаю себе отчет в возможных заблуждениях. Действительно, методологический подход не нуждается в экспериментальном подтверждении: он может основываться только на нейрофеноменологии, построении моделей, поиске несоответствий в теориях.
