Патрик склонил голову к плечу.
– Когда-нибудь до тебя дойдет, как тебе повезло с братом. Семья – это благословение Божье, Маккензи, а не проклятие.
Джеймс презрительно хмыкнул.
– Ты просто никогда не жил в тени великого графа Килмарти. Что ты вообще знаешь о проклятиях?
Патрик отстранился, нахмурившись. Его худое лицо, казалось, вытянулось еще больше.
– Я знаю одно: твой брат не так плох, как некоторые другие братья.
Под правым глазом Патрика задергалась жилка, и уже не в первый раз Джеймсу пришла в голову мысль, что он очень мало знал о прошлом своего друга. Они делили комнату в университете; когда же выпивали столько, чтобы развязывались языки, жаловались друг другу на судьбу – оба были вторыми сыновьями и считали себя лишними в своих семьях. Надо сказать, что напивались они, увы, нередко. И потому не было ничего необычного в том, что дружба их возобновилась, когда Патрик вдруг появился в Мореге полгода назад – худой как щепка, с затравленным взглядом. Лишних денег ни у того ни у другого не водилось, и потому решение делить кров казалось Джеймсу разумным. По крайней мере до того момента, пока его друг ветеринар не начал брать работу на дом, а заодно подбирать всех бездомных животных в городе. Впрочем, с этим можно было смириться, потому что выдержать одиночество было бы слишком тяжело.
Но дружба дружбой, а делиться сокровенным Патрик с другом не спешил. Джеймс понятия не имел, что заставляло Патрика упорно молчать о прошлом, как не знал ничего и о том, что происходило в жизни друга после того, как канули в Лету веселые студенческие годы. Но Джеймс не хотел допытываться. Захочет – все расскажет сам.
– Послушай, ты сможешь зашить мне рану? Или мне пойти к костоправу на Киртленд-стрит? – спросил Джеймс.
Как он и подозревал, искушение проверить свои навыки на человеке было для Патрика слишком велико и он не желал упускать представившуюся возможность. Разумеется, Патрик выражал другу искреннее сочувствие, когда невольно причинял ему боль, промывая рану чистой водой. И, конечно же, что тоже было вполне предсказуемо, все его сочувствие разом улетучилось и он согнулся пополам от хохота, когда Джеймс сбивчиво объяснил ему, каким образом эта рана была нанесена.
– Так она тебя – ночным горшком? – давясь от смеха, переспросил Патрик.
Едкий запах винного уксуса источала тряпица, которую он приложил к ране, и столь же едкой казалась Джеймсу обида на друга, потешавшегося за его счет.
