и спрашивает, кто хочет начать. Все поворачиваются к Дикону, он начинает говорить, но потом подносит сжатый кулак ко рту и отрицательно качает головой. По его щеке стекает еще одна беспомощная слеза.
– Я не знаю… Если прямо сейчас… То есть я хочу сказать… – произносит он, запинаясь.
Мне хочется ему помочь и, вздохнув, я говорю:
– Пожалуй, я могу начать.
Всех это немного удивляет. Роджер и Эррол внимательно смотрят на меня.
– Меня зовут Рой. Я алкоголик. Не пью я больше девятнадцати лет.
Все они говорят мне «привет», как будто мы встречаемся впервые. Теперь я смотрю на Дикона.
– Увидев тебя сегодня, я кое-что вспомнил. Вспомнил девушку, которую знавал много лет назад. Мне кажется, что сегодня я все время о ней думаю. Она прожила нелегкую жизнь.
Матерчатый мешок на прилавке дергается и шевелится. Мы приходим сюда рассказывать свои истории. Нам это необходимо, чтобы прошлое не поглотило нас. Все ждут, что же будет дальше.
– Я и сейчас о ней думаю. Сегодня кое-что случилось – утром я получил записку. И это заставило меня вспомнить об этой девушке…
На какую-то секунду мне кажется, что сейчас я расскажу им все, но я останавливаю себя. Все, тем не менее, ждут продолжения, и я немного рассказываю им о Рокки.
Она сама говорила мне, как по пути из школы ей приходилось долго идти пешком от того места, где останавливался школьный автобус. И идти ей приходилось по длинному подземному переходу, который был весь покрыт странными граффити и на противоположном конце которого обычно тусовались старшие мальчишки, покуривая и попивая пиво. И когда она их там видела, то ей приходилось ждать в темноте этого перехода, пока они не уйдут и путь не освободится. Однажды ей пришлось ждать так до полуночи, а когда она пришла домой, никто и не заметил, что она так опоздала. Тогда ей было всего тринадцать.
Заикаясь и останавливаясь, я рассказываю эту историю и вижу на лицах всех слушавших откровенное недоумение, хотя они и благодарят меня. Наверное, это одна из тех историй, на которые никто не знает, как реагировать. Люди просто не понимают их смысл.
Ведь весь смысл этой истории был в том, как она ее рассказывала, как отворачивала лицо во время рассказа, как бросала на меня короткие взгляды, чтобы убедиться, что я ее слушаю. Смысл был в ее неторопливых, хорошо взвешенных словах.
Я знаю, что для всех нас, членов группы АА, собиравшихся в пончиковой, такие откровения были возможностью разложить по полочкам наше прошлое, превратить годы вины и деградации в кубики, которые можно удобно расположить на полке, а затем иногда брать и пользоваться в безопасности.
