И она усаживалась в коляску, больше не заботясь о маршруте.
В один прекрасный день американка села в тильбюри[4] не одна. Ее молодой спутник довольно унизительным для Сэра Руфуса образом стал предлагать ему обсыпанные табачными крошками куски хлеба, которые вытаскивал прямо из кармана.
Самозванец теперь появлялся на каждой прогулке. Сэр Руфус так напряженно прислушивался к разговору молодых людей, что порой даже забывал переставлять ноги. Вместе с тем он видел – перед ним всего лишь малозначительный повеса, один из тех, что любят составлять компанию для прогулок по Булонскому лесу, только и всего.
Однажды на повороте Сэр Руфус споткнулся о бордюрный камень и услышал, как молодой человек раздраженно заметил:
– Нет, ты видала подобного кретина, а? Рогоносец! Ты права, надо гнать его в шею при первой же возможности. Он слишком много про нас знает. Его недоверчивые уши не пропускают ни единого нашего слова.
Услышав это, Сэр Руфус резко взял с места, толкнул коляску на куст – удар, парочка слетела с сиденья, и ее отбросило к большому платану. Молодой человек лежал на земле с пробитым черепом, а девушка раскинулась посреди травы в нескольких метрах от него. Умирая, она все еще тянулась рукой к своему другу, и даже этот предсмертный жест был полон очарования и любви.
А Сэр Руфус вновь стал человеком. В новеньком с иголочки, сером, точнее – мышастой масти костюме, с хомутом на шее и свешивающимися оглоблями, он стоял, неподвижный, за кустами и сквозь ветки наблюдал трагедию. Он попытался выплюнуть удила и снять узду, но ремни стесняли движения, поводья мешали, тело чувствовало себя неловко, и вообще все было непросто, потому что Сэр Руфус хоть на самую малость, но еще оставался лошадью.
По тропе посреди пустынной пампы идет одинокий человек, его плечи оттягивают две дорожные сумки, в руке – чемоданчик. В безмерности окружающего пространства черты его лица как бы стерты, но все равно видно, что человек этот – с Ближнего Востока и он совсем недавно покинул свою страну: время от времени путник оборачивается, словно его преследуют. Маленькая самодельная курительная трубка создает вокруг него атмосферу дружелюбия и уюта, словно он несет с собой крохотный невидимый домик, – впрочем, хрупкость этого сооружения совершенно очевидна.
Ему рассказывали, что, пройдя много миль, он найдет ранчо, и путник с самого утра стремится к горизонту, не глядя по сторонам. Под его ногами – бесчисленные следы. Он узнает отпечатки: вот здесь тащились быки, здесь прошла отара овец, а здесь – промчался табун лошадей. Пустыня следов, застывший мир, итог былых движений, оцепененье смерти…
