Битье битьем, а, выходит, и оно на благо. Потому что, кабы не оно, сидеть бы мне на колу да печься на угольях.
Отведал я побоев, но зато вернулся в село с овцами. Шесть их сотен поначалу было, а в село я пригнал восемьсот шестьдесят, и все жирные, с такими вот мохнатыми хвостами. Я велел чабанам три раза их по селу прогнать, чтоб видели люди, какие овцы бывают. Как раззвенелись мои колокольцы, как залились лаем мои собаки, то-то радость, то-то наслаждение! Почем мне было знать, что много радости не к добру? Однажды сказал я тестю: а не продать ли нам сотню овец и поставить хороший дом?
— Когда будешь этим овцам хозяин, — говорит в ответ тесть, — тогда и продашь.
— Это как же? Небось они у нас общие?
— С чего это ты взял?
Ну, слово за слово, и уразумел я, что мой тестюшка и в мыслях не имел меня к себе в сотоварищи брать. Что я для него всего-навсего даровой батрак и слова про «наше», «общее» были чистый обман, чтоб поймать меня на удочку.
Разругались мы. Я сказал ему, что он плут и сквалыга. Он меня назвал «ранником» и дерьмом и отвесил две оплеухи! Две оплеухи, да еще при жене при моей! Хотел я его через перила кинуть, да удержали меня. А он, вражина, до того лютый был, что решил совсем меня сгубить и подговорил старосту призвать меня на войну. А тогда как раз пятнадцатый год был, на войну брали. Не спасла меня и кривая нога.
— Мы, — доктор сказал, — не берем только тех, у кого вместо ног деревяшка, хотя, кабы меня спросили, я и с деревяшками бы брал, потому для чего солдату ноги? Солдат драться обязан, а не бегать. А без ног в самый раз в окопе сидеть!
Попали мы в лапы одному фельдфебелю, и тут пошло: «Встать — лечь! Налево — направо!»
Ну, с грехом пополам подучили нас, как воевать надо. Вот-вот погрузят в вагоны и отправят драться, а у меня мысли не о войне, а о тех оплеухах, что отвесил мне тесть при жене. Я ему овец сторожи, врагов кровных наживай, а он мне за это оплеухи в награду? И решил я так: до той поры на войну не пойду, пока не сотворю старику какой-нибудь пакости. Являюсь к фельдфебелю и говорю: так, мол, и так, господин фельдфебель, жена у меня молодая, дай ты мне три дня отпуску, а я за это принесу тебе из дому золотой и пять ок * меда.
(Ока — старинная мера веса, равная 1283 граммам.)
— Ладно, — говорит фельдфебель, — отправляйся!
Я — ружье за спину и в путь. Иду и мозги выворачиваю, какую бы мне такую пакость сотворить. Овчарню поджечь — за овец душа болит. Дом подпалить— чего доброго, и жена сгорит. Хлеб уже смолочен, так что и хлеб не сожжешь. И решил я тогда пасеку раскидать.
