От нечего делать Маша стала разглядывать парня во дворе. Вдруг ей показалось, что парень этот в свою очередь разглядывает ее, Машу! Мало того! В руке у парня оказался мобильник, и он, не отрывая взгляда от школьного окна, у которого стояла девушка, стал что-то говорить в трубку!
«Так! – мелькнуло у Маши в голове. – Кажется, за мной слежка!»
Но через секунду она решила: «Бред! Да кому я нужна?!» Она отвернулась от окна, подошла к дверям кабинета русского языка, прислушалась. Ермилов что-то говорил: судя по жалобным интонациям в голосе, он оправдывался. Но слов было не разобрать. Вздохнув, девушка снова приблизилась к окну, осторожно выглянула. Парня с мобильником у ограды уже не было.
– Прежде всего, я вовсе не собираюсь тебя ругать!
С этих слов Егор Андреевич начал свой разговор с Матвеем. Учитель сидел за своим столом, а Ермилов – прямо напротив, за первой партой. Взгляд Егора Андреевича был, как обычно, спокойным и вполне дружелюбным. Ермилов же, наоборот, глядел на своего классного руководителя довольно угрюмо.
Егор Андреевич, не дождавшись ответа на свою первую фразу, добавил:
– Я просто хочу спокойно поговорить. Поговорить… э-э… о том, что с тобой происходит. Ведь с тобой что-то происходит, правда?
– Пожалуй… – Ермилов кивнул.
– Ты здорово изменился за время каникул, Матвей! – сказал учитель. – Причем не в лучшую сторону. На тебя жалуются буквально все учителя. Создается такое впечатление, что тебе стало наплевать на учебу, да и вообще на все.
Матвей, ничего не отвечая, неопределенно пожал плечами. Повисла пауза. Нарушил ее Егор Андреевич. Он решительно произнес:
– Ну ладно. Я вижу, ты сегодня не в настроении разговаривать. Тогда давай я тебе кое-что расскажу. Я расскажу тебе про один случай из моей жизни.
Взгляд Матвея выразил удивление. Всем было известно, что Егор Андреевич не очень-то любил откровенничать по поводу своего прошлого. А учитель продолжил:
– Это случилось лет двенадцать назад. Я переживал, скажем так, не лучшие времена. Дело в том, что мне нравилась в то время одна девушка, моя ровесница. Я сказал ей о моих чувствах, но она меня просто высмеяла. Она спросила, всерьез ли я считаю, что она готова связать свою жизнь с никчемным инвалидом, не способным даже самостоятельно зарабатывать на жизнь. После этого разговора я впал в глубокую депрессию. Мне казалось, что я – человек конченый. Почти месяц я лежал в своей комнате, никуда не ходил, ни с кем не общался. Мама пыталась поговорить со мной, но я не желал ее слушать. Мне казалось, что она говорит какую-то чушь – о том, что все перемелется, что я еще найду свою дорогу в жизни. Я сказал маме, как помнится, довольно грубо, что, даже если я эту дорогу и найду, пойти по ней мне не удастся, а ползти я не хочу. Еще я сказал, что лучше бы мне было вовсе не рождаться, чем жить таким вот уродом. Мама заплакала и вышла из моей комнаты. А теперь уже два года, как ее нет. И мне до сих пор стыдно за те слова…
