С облегчением улегся на кровать – ходить было все же тяжеловато. Голова и рука еще бы ничего, но оказалось, что еще и дышать приходится аккуратненько, без резких движений. Алексей задрал нательную рубаху, и причина сразу выяснилась: на правом боку темнел большущий синяк, отливающий желтизной. Вероятно, с ребрами тоже было не все в порядке. В целом же все было не так уж и плохо: руки-ноги на месте, а это значит, что все помаленьку заживет и можно будет еще повоевать!
Миронов пытался задремать под нескончаемое ворчание Федорова, но получалось плохо – видимо, выспался за сутки, да и голова вдруг разболелась. Вот под аккомпанемент шума-звона и легкого постукивания в висках Лешка и вспомнил вдруг почти все, что с ним случилось…
Да ничего особенного в тот день не было: всего лишь очередная атака. На этот раз штрафники попытались ударить немного южнее – командование решило уточнить расположение огневых позиций немцев и приказало провести разведку боем. Для Миронова это была третья атака. В первых двух ему несказанно везло, но всякое везение когда-нибудь да кончается.
Штрафники поднялись в атаку и уже через несколько минут залегли под перекрестным огнем немецких пулеметов, которым усиленно помогали винтовки и автоматы. Рота вновь поднялась и, помогая себе гранатами и истошным матом, упорно поперла на пулеметы. Немцы не выдержали, и к ружейно-пулеметной пальбе добавился минометный обстрел. Лишь после того как наши артиллерийские наблюдатели посчитали, что большинство огневых точек гитлеровцев засечены и помечены на карте, штрафники получили приказ отходить.
Алексей вместе со всеми бежал, орал, стрелял, падал и снова поднимался. Сейчас, на госпитальной койке, он точно вспомнил, что синяк на боку он заработал, когда, спасаясь от минометного обстрела, прыгнул в подвернувшуюся воронку. Тогда он зацепился за обрывок колючей проволоки и со всего маху грохнулся – и при падении, вероятно, приложился о камень. Мало того, Лешка умудрился еще потерять и каску и удариться головой о какую-то железяку, да так удариться, что на какое-то время потерял сознание. Наверное, именно в эти мгновения его и ударила в руку немецкая пуля, поскольку сам Миронов так и не смог вспомнить, когда и как его ранило. Главное было в другом: мужики его не бросили, а вытащили из-под огня! Раненного фашистской пулей! И ранение это теперь означало одно: он, Алексей Миронов, пролил кровь на поле боя и вину свою искупил. А если искупил, то после вполне заслуженного отдыха в госпитале – прощай, штрафная рота!
