Дальше рассказывать, или сами все сообразите?
— С мужем-то как живешь? — не удержавшись, спрашиваю я.
— Включи да посмотри.
Надо же, как у них теперь с этим просто!
— Да нет, я о другом… Ты правда все о нем знаешь?
— Все знаю, — подтверждает она.
— А он о тебе?
— И он обо мне.
— Как же вы так живете?!
— Да нормально…
— Оба такие честные?
Дочурка смотрит на меня изумленно.
— Ну ты динозавр! — чуть ли не с восторгом говорит она.
* * *
Да, наверное, динозавр… Вымирать пора. Живу в чужом непривычном мире, прозрачном насквозь. Все изменилось — не только Уголовный кодекс. Мораль стала иная — какая-то… чукотская, что ли?.. Насколько мне известно, обитатели Севера облачались в меха, лишь выбираясь из чума на мороз. А в чуме было жарко, в чуме они расхаживали телешом, ни друг друга не стесняясь, ни чад своих, на глазах у близких справляли нужду, новых детишек строгали. И что самое забавное: мораль-то у них при всем при том оставалась строгой, построже нашей. Просто нормы морали были другие.
Так что зря я над Мироном посмеиваюсь — сам такой же.
И с каждым днем жизнь вокруг становится непонятнее, невразумительнее. Сколько раз, увидев ужаснувшую меня сцену, я не мог ее никому продать, потому что, как выяснялось впоследствии, ужасала она меня одного. То же самое и с преступлениями. Поди пойми: законно это теперь, незаконно? Я ж не специалист…
По тем же причинам и в бизнес нынешний не лезу — там черт ногу сломит. Избегаю шпионить за молодежью — этих, похоже, вообще ничем не смутишь, по барабану им, подглядывают за ними или не подглядывают. Временами я даже задаюсь вопросом: а сохранилось ли у них в лексиконе само слово «стыд»? Наверное, сохранилось, просто неизвестно, что оно сейчас означает… Короче, объект моих наблюдений — такие же, как я, перестарки, безумно забавные своими потугами скрыться от бесчисленных взоров или же, напротив, выставить себя напоказ.
Не дай бог повымрут раньше меня — на что жить буду?
* * *
Поговорив с дочуркой, извлекаю из ведра переполненный пакет, выхожу на площадку, спускаюсь к мусоропроводу. На обратном пути сталкиваюсь с той соседкой, что справа. Чем-то старушенция взволнована: морщины трясутся, глаза безумны.
— Скоро, говорят, электрический метеорит упадет, — жалуется она.
— Как это — электрический?
— Не знаю. Говорят.
— И что будет?
— Все телефоны отключатся, все телевизоры…
— А «клопики»?
— И «клопики» тоже. Все отключится.
— Так это ж замечательно! — бодро говорю я. — Будем жить как раньше. Сами вон плакались, что следят за вами все время…
