– Выпьем за журналистов! – раздался голос садовода Капустина.
– Да подожди ж ты! – хитро прищурился на меня Федор Леонидович. – Странного в Небосводе может показаться и правда немало. Вам, небось, про нас наболтали всякого?
– Больше догадки. Но, говорят, связь с вами теряют…
– Это правда. Но больше по собственной дурости, – сказал директор музея Грачев.
– Оскотинившийся народец!
– До дураков пока достучишься…
– Ну, хватит вам! Сами в зеркало давно смотрели! – прикрикнул на говорливых Федор Леонидович. – А вы про нас написать хотите? – пытливо обратился он ко мне.
– Вот уже месяца два я езжу по центральным областям, ищу примеры возрождения села, России если хотите… Так, чтобы сами люди, без вмешательств и понуканий поняли свое положение.
– Ишь, чего захотел. Чтоб сами… – пробурчал рядом пивовар Корнеев.
– На все воля божья… – отозвалась со вздохом директор библиотеки Марина Сергеевна.
– Без вмешательств на Руси не получается…
– А что ж, – послышался голос хозяйки, Татьяны Николаевны, – если такое бы случилось, вы напишите и все прочитают?
– Ну, все не все, – стесненно уточнил я, – хотя охват у нас общероссийский.
– Значит, на всю страну? – внимательно, задумавшись, переспросил Виктор Александрович.
– Женя, Витя… ребята… надо рассказать! – перейдя на громкий шепот, со страхом и затаенной решительностью проговорила Татьяна Николаевна. – При всех рассказать!
Повисла растерянная тишина. Я не понимал. Евгений Павлович взглянул на жену, повернулся ко мне:
– Это только домыслы все наши, предположения. Такое в журнале не напечатаешь.
– Ничего себе, домыслы! Ванька твой родился бы сегодня? – взяла слово директор библиотеки Мария Сергеевна. – И Таня права – надо рассказать! Пора уже! А то поверили молчком, жизнь даже налаживаться стала… Сами по себе что ли? А с тех пор как в районе пальцами показывать стали, высмеяли по своей пьяной глупости нас, так по углам все и шепчемся. Лет-то сколько прошло? Вы что же, думаете, он случайно пришел? В пример другим образумил. У нас каждый это про себя знает, – и обратилась ко мне. – Чего греха таить, про себя скажу. Сама я жила… да как все жила!
– Жили страшно. В водке крестились, – тихо проговорил Виктор Александрович. Все стихли.
– Эх, Ванюша мой, – среди молчания пробормотала монахиня Аннушка.
Все разом подняли головы, стали о чем-то ворохом переговариваться.
– Святое дело, Евгений Павлович, говори, – сконфуженно улыбаясь, сказал Сергей Павлович. – По твоему празднику собрались. Ты журналиста встретил, тебе и слово. За Ивана своего.
