– У заводчан всегда пара кандидатов на автозак найдется, – не без гордости откликнулся Егор.
– Плюс – железнодорожники. Как у них профсоюз прихлопнули, творят там, что хотят, – добавил вслед Витя.
– Мы пошли, – оглянулся Егор на Сашу, а следом на Оксану, которая тише воды сидела тут же. – Будьте на связи.
В дверях, чтоб девушки не слышали, Витя остановил ребят.
– Давайте-ка соберем рюкзаки. Присмотрите себе по тихому углу. Если кого-то заберут, остальные – в разбежку. И спокойно всех сдаем. Не настолько наворотили, чтобы рисковать здоровьем. Страшно думать, что там с Полетовым. Он ведь и правда ничего не знает. А так – пусть ищут. В своем собственном бедламе.
Спустилась теплая летняя ночь и город затих. Не лаяли, как в деревнях, собаки, не посвистывала перепелка, не трещал коростель. Из машин – неторопливые такси, да пьяные лихачи; редкий прохожий запускал струю ругани в темень дворов, провалившись в яму на дороге. У вымирающих подъездных фонарей роем кружились мотыльки. Парки, скверы, детские площадки, школьные дворы, переулки, все утонуло в душноватой тьме. Только памятник Вождю на площади, где замерло безлюдье и глухота, освещался ярко, со всех сторон, будто служил главной моделью на подиуме.
Витя обзвонил знакомых, собрал кое-что об аресте Полетова. Одни убеждали, что в тюрьме Полетову и место; другие – так и просто были уверены, что нападение Полетов и совершил. Витя просмотрел нужные на случай побега вещи, но рюкзак собирать не стал. Открыл толстую «тетрадь действий». Уже месяца два ребята обсуждали, записывали главное, на случай бунта: связи, милицию, сколько нужно людей, времени, и куда ударить. Он был недоволен. В городе началось движение, а они так слабо готовы!
Оставшись вдвоем, за чаем, невзрачно, не понимая слов, о чем-то переговаривались. В глазах Оксаны крепился затаенный страх. Где-то глубоко такой же страх сидел и в нем. Чаю налил крепкого, щедро насыпал сахара и задумчиво размешивал.
– Ты боишься потерять эту жизнь? – Витя обвел взглядом утихшую в ночном сне их квартирку.
– Я боюсь за нас. За тебя боюсь, между прочим! – с осуждением говорила Оксана.
– Неправда, – жестко произнес Витя и в упор посмотрел на нее. – Ты боишься за себя и только поэтому переживаешь за меня. Боишься потерять наше уютное будущее. Мне тоже страшно. Но страшнее – потерять искру. Превратить то, что у нас есть в стыд и глупость, стать обмазанным со всех сторон медом, от которого будет нести дегтем.
