— Помилуйте, сударь! — взмолился Лубенцов, — Откуда-ж мне знать кто вы такой?
— Могу и представиться. Ротмистр Брусникин, из Департамента полиции. По твою душу из Петербурга приехал… А ну сознавайся, откуда поддельные кредитки?
— Мне их дали…
— Кто? Только не говори, что их тебе добрая барыня за красивые глаза подарила. Последний раз спрашиваю. Кто?
— Ба…ба…Байстрюков.
— А теперь расскажи за что?
— Ну, это… у трактира вчера… Сашка Чебурок, наездники… — бормотал, непослушным языком Лубенцов. И вдруг, что-то вспомнив, нагло выпалил, — Ничего я не знаю. И нету такого закона, чтобы людей невинных мордовать.
Малинин вздохнул:
— На нет, как говорится, и суда нет. Извини, Ваня, дать тебе помолиться не могу — спешу очень.
Он поднял револьвер. С Лубенцова вся наглость вмиг слетела:
— Не губите, ваше благородие… Родители старенькие… Я сын единственный… Ей-богу, всё, всё расскажу.
— Не расскажешь, а напишешь. Пошли к тебе в номер. Чернила и бумага там найдутся?
— Найдутся-с, я с утра маменьке письмо хотел писать…
— Да не трясись ты, Ваня. Получишь месяц — другой за оговор и драку и все дела. А запираться станешь — каторга.
Не меньше часа промучился Малинин, пока трясущийся от страха купеческий сын, корявым подчерком, под его диктовку писал "чистосердечные" признания.
В трактире Сергей подошел к столу, за которым трое дюжих городовых пили, разумеется, не чай. Крепко пожал руку Федотову:
— Спасибо, Михаил Федотич. Помогли вы мне.
В ладони Федотова, незаметно от других городовых, оказались две лубенцовские пятирублёвки…
… Когда Малинин добрался до 3-его участка Тверской части, Ефима Иванова там уже не было.
— Ещё утром Игнатий Францевич велел отпустить, — рассказал младший помощник пристава, — и рапорт обер-полицмейстеру на агента сыскной полиции Байстрюкова написал.
Оказалось, что в бильярдном заведении Карла Шольца обосновалась шайка шулеров. Клички некоторых из них Малинину были знакомы — "Василий Тёмный", он же "Купец Щебнев" и "Николай Николаевич Расплюев" или "Барин". Игра в тот злополучный для Ефима день шла очень крупная — двести рублей партия. Все зависело от последнего шара, который, буквально завис над лузой. Удар был Иванова. Промахнуться он никак не мог. Но кий только скользнул по шару и тот покатился в сторону.
Ефим Иванов игрок бывалый, заподозрил — дело не чисто, понюхал конец кия и понял, что он смазан салом. Началась драка. Невесть откуда появился Байстрюков. В этот день он был наряжен дежурить совсем в другое место — негласно следить за порядком в одном из крупнейших московских магазинов, пассаже Солодовникова. Сыщик встал на сторону шулеров. Вот так наездник и оказался без вины виноватым.
