— Обскакал я тебя вчера, Лёха! — пьяно хвастался
Емельянцев. — Ох, хорошо пошла, родимая, хоть и теплая… Вечно меня тобой попрекают — почему, да почему пастуховский листок все раньше нас узнает. Обидно даже! А вчера редактор хвалил! Талант вы, говорит, Сергей Капитонович, везде-то у вас свои люди имеются. Обожаю портер… Не, у тебя тоже везде… Но мои агенты лучше! Сижу в трактире, водочку попиваю. Приходит Ба… Нет, не спрашивай, кто! Все равно не скажу… Извольте, говорит, уважаемый Сергей Капитонович, сразу три происшествия… И денег не взял!
— Подвел тебя твой агент.
— Врёшь! Это ты от зависти. Я Байстрюкову, как себе верю.
Байстрюков служил в сыскной полиции. От надёжных людей Алексей знал, что раньше он был карманником, а сейчас водит дружбу с шулерами.
— Дурак, ты, Сережка. Распоряжение генерал-губернатора от 15 декабря прошлого года пока не отменили.
— Какое-такое распоряжение?
— Запрещающее печатать в газетах и журналах о задержаниях, произведенных по политическим мотивам. Теперь газете предупреждение вынесут, а тебя из Москвы вышлют
— К-как это вышлют? К-куда?
— В административном порядке, а куда — от начальства зависит. Могут и в Сибирь.
Жалкое зрелище являл собой сейчас Емильянцев — не бритый, с всклокоченными волосами, трясущимися (то ли с похмелья, то ли от страха) руками.
— Ну, Байстрюков, ну подлец… А божился — комар носа не подточит… Что делать-то, Лёша? И выпить не осталось, — он тоскливо посмотрел на пустые бутылки. Всхлипнул:
— Помоги, Алексей Васильевич! Поговаривают, у тебя наверху кто-то есть… Век не забуду!
Лавровский выдержал долгую, томительную для Серёжки, паузу:
— Попробовать, конечно, можно. Только с пустыми руками туда не пойдешь.
— Поверь, ни копейки не осталось.
— Я не об этом. Бумага какая-нибудь от тебя нужна.
— Какая бумага-то?
— Сейчас подумаю. Да ты пей — мне, что-то все равно не хочется. — Лавровский пододвинул Серёжке свой полный стакан, который за все время разговора даже не пригубил
Через четверть часа он ушел, унося адресованное московскому генерал-губернатору покаянное письмо Емельянцева, в котором подробно рассказывалось, по чьему наущению были написаны все три газетные заметки…
… В бильярдной трактира Саврасенкова было пусто. Публика, обычно, начинает собираться здесь к полудню. Маркёр, которому Федотов уже успел шепнуть, что следует, при виде Малинина расцвел улыбкой:
— Здравствуйте, Сергей Сергеевич! Давненько к нам не заглядывали.
— Не досуг. Служба.
