До половины девятого Федор бегал по комнате.
Прыгал. Лупил грушу и выжимал гири.
После чего осмотрел себя в зеркале еще раз, радостно отметил некоторую задумчивость в лице, ранее ему не свойственную, и после принятия холодного душа поехал на лекции.
На улице он чуть было не сел в такси, но вовремя опомнился: «Э! Нет! Так не пойдет — я еще не профессор!» — и направился к остановке автобуса. В автобусе Федя долго не мог сообразить, почему никто ему не уступит место, и даже собирался поговорить со старушками об упадке нравственности среди молодежи, но очухался, помянул про себя Перепелкина нехорошим словом и стал приводить в порядок мысли, свои и чужие.
«Мысли о болезнях, все эти житейские казусы — это на первых порах неизбежно, — рассуждал Федор, — но это несерьезно, от этого я в два дня избавлюсь. Конечно, я, то есть не я, а он… Нет, не он, а мы, конечно, мы с профессором были правы, предполагая, что получим друг от друга только лучшее, остальное отсеется — не приживется. Кстати, как это старик не сообразил внести улучшение в конструкцию аппарата. Поставить экран, не пропускающий второстепенную информацию. Идея простая — перепаять схему в десяти местах — и порядок. Стоп! Опять его мысли? Нет! Уже, пожалуй, не его. У профессора их не было. Это мои собственные, полученные с его помощью. Кажется, старичок все же научил меня шевелить мозгами. Да, для меня многое изменится…»
На лекции по математическому анализу Федор пришел к двум выводам. Первый: «Учат теперь не так, как в мои годы.» Второй: «Здорово я подзабыл азы!» После лекции ноги сами собой понесли Федю в читальный зал. У него почему-то появилось непреодолимое желание полистать свежие реферативные журналы.
В зале он встретил Веронику.
— Ты чем это здесь занимаешься? — спросила Вероника, озабоченно разглядывая стопку научных журналов, возвышавшуюся перед Федором на столе,
— Науки изучаю, — скромно ответил Федя, разглядывая Веронику.
Только теперь он осознал, как глубоко затронул его эксперимент. Федя смотрел на ту, ради которой, собственно, и заварил всю эту кашу с профессором, и думал: «А ведь изменилось и мое восприятие мира. Что-то и с Вероникой произошло. Смотрю на нее восхищенно, но уже без прежнего обожания, более трезво оцениваю положение. Стал более уверенным в себе, опытным, но что-то исчезло, что-то изменилось». — Федя боялся додумать мысль до конца. Смутно он уже осознавал, что исчезнувшее что-то, быть может, и было любовью.
