Выслушав рассказ Сабрины, чародейки высказались единогласно, что Йеннифэр надо найти и наказать. Кейра предложила на пятьдесят лет заточить ее в башню, Шеала де Танкарвилль — превратить в бродячую собаку, а Францеска Финдабаир — опять заключить в нефритовую статуэтку.
Филиппа Эйльхарт загадочно улыбнулась, отпила из золотого кубка легкого вина и тихим, заползающим в душу подобно гадюки голосом, проговорила:
— Какой нам толк оттого, что Йеннифэр просидит пол века в башне или в нефрите, или погибнет в сточной канаве в виде бродячего пса?
— Она будет наказана! Это самое главное! — воскликнула Сабрина Глевиссиг.
— Безусловно! Но почему бы нам, не извлечь из этого выгоду? — Филиппа обвела взглядом застывших в ожидании чародеек. — Йеннифэр получила от Хенсельта то, что хотела, дальнейшие ее действия предсказать не сложно. Мы в свою очередь нуждаемся в новом подопечном для Двух сестер, а кроме чародейки никто не может произвести его на свет. Нам надо только найти ее и немного подождать! К тому же это будет справедливо: муж уничтожил щенка, а жена даст нам нового.
Трисс Меригольд почувствовала, как мурашки побежали у нее по спине, от смеха вырвавшегося из груди Сабрины.
— Отличная мысль Филиппа! Я лично займусь поисками, и реализацией этого плана! Но если кому-нибудь придет в голову предупредить Йеннифэр или ведьмака, — она медленно перевела не обещающий ничего хорошего, взгляд с Трисс на Фрингилью Виго, — пускай пеняет потом на себя!
Дорога сильно раскисла от льющих уже три дня, дождей. Серое тяжелое небо, казалось, держалось на верхушках деревьев и только благодаря этому не падало, раздавив все вокруг. Мрачный лес, уже почти совсем сбросивший свой осенний наряд, приготовился к встрече зимы. Мерзкая погода отражалась в душе тоской, грустью и тревогой, каждый стремился в тепло и уют, и не было ничего хуже, чем оказаться в дороге в такое ненастье.
Все это чувствовал Карик, погоняя еле плетущуюся, вязнущую в грязи клячу. Телега скрипела и сильно тряслась, колеса то и дело застревали в жиже, поэтому приходилось ее подталкивать. С другой стороны телеги помогал толкать его сын, крепкий коренастый парень, лет четырнадцати с огненно рыжей шевелюрой и рябым лицом.
— А ну пошла, зараза! — кричал Карик, что есть мочи на измученную клячу, того и гляди готовую упасть.
— Бать, а бать! — прогнусавил подросток. — Кажись, померла, мазелька-то! Кажись, не дышит!
Карик натянул поводья и принялся внимательно рассматривать лежащую в телеге девушку. Она лежала на животе, капюшон закрывал ее лицо, висящий на спине меч сполз на бок. Из-под рваных краев черной кожаной куртки, разорванной от правого бедра до левого плеча, виднелась черная от крови отвратительная рана. Мужик почесал затылок.
