Феодор в них во всех метнул пламя из-под бровей, что его, святителя, со псами встречают. Андрей Юрьевич сказал:
— Ждал тебя, владыка, думал, уж не приедешь, да вышел за делом.
Так, оправдывайся передо мной, подумал Феодор, а я перед тобой оправдываться и не подумаю, что, взял? Он благословил князя, и другие подошли под благословение, кроме еврея Ефрема Моизича, который издали отвесил поклон; но при этом какие-то непонятные, замкнутые были у них лица, и глядели исподлобья.
— Что, владыка, — как бы с ленцой сказал Андрей Юрьевич, — когда в Киев-то думаешь?
Вот чего Феодор не ждал.
— В Киев? — переспросил невольно.
— Поставиться-то надо.
— Разве я от тебя не поставлен?
— Да вот видишь, мое поставление только мы с тобой признаем, попы не признают, — усмехнулся Андрей Юрьевич, и княжеская усмешка широкими улыбками отразилась на лицах бояр и слуг и зловещим оскалом на хищном лице ясина Амбала. — От митрополита, договорено ведь с патриархом, испросить ты должен хиротонию.
— Не нужна мне его хиротония.
— Тебе, может, не нужна, а Земле нужна, — уже без усмешки сощурился князь. — Митрополит письмо прислал, велит тебе ехать без промедления. Собор они собирают. — Помолчал. — И от патриарха послание.
— Где оно?
— Дай, — кивнул Андрей Юрьевич Прокопию, и Прокопий подал свиток с подвешенной печатью. Феодор рывком развернул и прочел. Послание недлинное было, но внушительное. Патриарх требовал, чтоб Феодор явился на собор, затем осуждал его брачную жизнь. Верно, все другое еще не дошло до Константинополя или же считалось там маловажным, только патриарх упорно писал об одном: «Он на чистое житие безженных пастырей негодует и укоряет… Но, княже, насколько ангелы выше человеков и насколько небо выше земли, настолько неоженившийся выше оженившегося: девство есть житие ангельское…»
«И мы поучаем твое благородие и благочестие, — кончалось послание, — остерегаться ложных пророков и не веровать им…»
И подпись собственноручная греческими буквами: Лука.
Феодор скатал свиток.
Вишь, подумал, уцепились, проклятущие.
А как понимать, подумал встрепенувшись, что патриаршую грамоту, с подписью и печатью, князь в таком месте дает читать мне? Оно ведь кощунство. Не в таких местах и не так подобные грамоты читаются. И передо мной он выходит невежа: зачем при всех дал, вишь как они вонзились… А может, он это все с умыслом: мол, что нам патриарх, вон — наши псы на его грамоту лают…
— Не с руки мне сейчас ехать-то.
