— Наши, здешние. Из поселка.
— Свои — своего? — сказала девушка. — Папу нашего — фашисты, а тут?..
Она не досказала, и они только посмотрели с Леней друг другу в глаза, и взгляд этот был мрачный, остро непримиримый.
У Макухина было накурено так, что люди и предметы еле проступали в тумане. Ахрамович лежал на кровати, вытянувшись во весь свой рост, и мутно глядел в потолок. Плещеев стоял у двери, собираясь уходить, а Макухин его уговаривал:
— Ну послушай, не порти друзьям настроение, посиди. Ну мне это прямо обидно, что ты уже уходишь. Это ты загордился, что про тебя в газете напечатали, — ну и что? Про меня тоже в газете печатали — ну и что?
— Про тебя печатали, что ты водку лакаешь без просыпа, вот что про тебя печатали! — прокричала из-за перегородки жена Макухина. Она уже легла, но не могла спать.
— Леонид! — Макухин держал Плещеева за рукав — Ведь пятьдесят лет! А лет было мало, все больше зимы, Леонид, все больше зимы! А Ахрамович рухнул — что ж мне, одному отмечать юбилей?
— Нет, я пошел, — сказал Плещеев, стараясь держаться трезвым, хотя заметно перебрал свою норму.
— И давно пора! — крикнула жена. — Выметайтесь все, юбилейщики!
— Я пошел, пошел, — повторял Плещеев.
— Я тебя провожу, Леня, — сказал Ахрамович и заснул богатырским сном. Плещеев один вышел в темноту.
Шалагин и Леня стучались к Макухину.
— Кого еще черти несут? — провизжала жена.
— Плещеев у вас?
— Нету Плещеева! Домой ушел!
— Как, один, ночью? — яростно спросил Шалагин.
— А ему не все одно, что день, что ночь? — озлобленно спросила женщина. — Провожатых-то нет. Дрыхнут провожатые.
Шалагин и Леня двинулись дальше на поиски.
Плещеев шел, постукивая палкой по тротуару. Палка ударилась о ствол дерева, выпала из рук. Он нагнулся было ее поднять, но закачался, чуть не упал и пошел дальше без палки, с выставленными вперед руками.
Показалось недостроенное большое здание — о его близости Плещеева предупредили исчезновение тротуара, разрытая земля, колеи, проложенные машинами, дощечки, переброшенные через канавы.
— Уже близко, — сказал Плещеев, нащупывая ногой колею.
Колея шла, шла и свернула.
— Эй! — позвал Плещеев. — Люди! Теперь куда?
Но была глубокая ночь, никто не отозвался. Резко светили лампы… Плещеев постоял и побрел дальше. Потеряв направление, забрел в глубь строительного участка и заблудился окончательно. То его вытянутые руки упирались в штабель блоков, то оскользалась нога на мокрой глине, и, стремясь удержаться, он хватался за что-то, и это что-то оказывалось кучей песка, и в сыпучий песок уходили пальцы… Но вот он очутился перед стеной. Его пальцы определили точно — это стена. Они нащупали дверной проем.
