В большинстве случаев хранилища являют собой «хаос»! Обнаруживается, что в Перигё «все библиотеки из всех хранилищ были перемешаны», в Кале — это «чердак, где книги из различных библиотек свалены кучей», в Ньевре «мне пришлось заняться разборкой, отнявшей много времени… один из моих сограждан стал жертвой своего рвения, копаясь в этом нездоровом хранилище». Подобная опасность подстерегает и хранителя в Бельфоре: «Представьте себе бесформенную груду из более чем десяти тысяч томов разного формата, высыпаемых из корзин без разбора посреди голой залы… Большую часть этих книг, возможно, не открывали лет сто, и они источали яд, вынуждавший меня поминутно выходить на свежий воздух и смертельные последствия которого я ощущал очень долго».
Когда 5 жерминаля IX года министр внутренних дел решает доставить в Париж книги из версальского хранилища, иными словами, 127 100 единиц, инспектор д’Эгрефёй, ответственный за отбор, привозит только 30 тысяч. Остальное — но сколько оставалось на самом деле? — он на месте пустил под нож и продал на вес. В конце 1789 г. парижский библиотекарь Амелон рассчитывал получить книги из ста шестидесяти двух религиозных и духовных учреждений: если монахи не лгали (ибо их часто ловили на лжи: так, картезианцы распределили монастырскую библиотеку по всем кельям и каждый монах утверждал, что эта сотня с лишним томов является его личной собственностью, однако вскоре обман раскрылся), ему предстояло разместить 808 120 изданий; когда добавились книги эмигрантов, в Париже образовалось девять хранилищ, сведенных в IV году в два, а в начале IX года — в одно, и эта последняя операция заняла два года. На протяжении целого десятилетия каждый месяц повозки с печатными изданиями тряслись по улицам в разных направлениях, — возможно, они встречались со своими законными хозяевами, которых везли на утреннюю экзекуцию. Сколько было потеряно из-за этих беспорядочных перемещений? Хранителям нет до этого дела: сами они, как и все, обладавшие хоть малейшей властью при Директории, начисто лишены совести. Так, некий Дамбревиль, получивший в свое распоряжение хранилище Луи-ла-Кюльтюр, забрал 9595 лучших книг в собственный дом. Это собрание оказалось настолько хорошо подобранным, что, когда его целиком вернули в хранилище Кордельеров, первый консул выразил желание, чтобы оно было передано ему в дар в качестве личной библиотеки.
Если выражаться в стиле того времени, ненависть к книгам соревнуется с коррупцией и небрежением; нельзя сказать, что принесло больше вреда — глупость или подлость. В 1794 г. на повестке дня новое великое начинание: церкви признаны самым подходящим местом для устройства лабораторий по обжигу селитры, и в бывшем аббатстве Сен-Жермен-де-Пре появляется селитряная мастерская Жермен; «большой резервуар помещают прямо посреди нефа, печь — в галерее, угольный склад — в аббатском дворце» (Луи Рео забыл упомянуть груды фуража). Катастрофа была неизбежной, почти запрограммированной. В августе месяце большая часть из 49 387 изданий и 7072 рукописей обращаются в дым. Несколько десятков, вываленных на тротуар в далеко не блестящем состоянии, покупает за пару монет Петр Дубровский, один из секретарей русского посольства, приобретший большой опыт по ходу грабежа книг из Бастилии: инкунабулы и издания на веленевой бумаге, нынешняя цена которых не поддается исчислению (например, «Великие хроники Сен-Дени», принадлежавшие герцогу Бургундскому Филиппу Доброму или «Послания» святого Иеронима, переложенные во французских стихах и проиллюстрированные в 1509 г. для Людовика XII), — вскоре оказываются у российской императрицы Екатерины Великой, рядышком с библиотеками Дидро и Вольтера и многими другими, почти столь же необыкновенными, наподобие библиотеки Ламуаньона из замка Бавиль. Царица знала толк в управлении и обладала хорошим вкусом, возможно, поэтому якобинцы называли ее «северной шлюхой».
