— Да, я Борис Гусев… — Небольшого роста человек прыгает с табуретки, приглаживает только что наклеенные обои. Моет руки. Долго, чтобы побороть волнение, трет их полотенцем. Это он. Невысокий, угловатый, с «ежиком» на голове, он и теперь очень похож на мальчишку. Возраст выдают огрубевшие руки и глаза — внимательные, умные, много видевшие глаза…
На столе дымится картошка, на плите дребезжит крышка чайника. Старушка с ласковыми голубыми глазами и беззубым ртом приносит чашку холодных огурцов…
Два ее сына, Иван и Борис, приехали сегодня в отпуск из Ленинграда. На гвозде у двери висят две черные шинели, две черные фуражки с желтыми «крабами» и якорями. Сыновья учатся в училище речного пароходства. Старушка кладет на стол желтую, двадцатилетней давности фотографию. Босоногие Иван и Борис держатся за юбку матери. Рядом с ними — старший брат и сестра.
— Дочку немцы… Несла паспорта партизанам… Не знаю, где и могила… Старший пришел с войны инвалидом… — Две слезинки падают на клеенку. — А эти, бог дал, здоровые… Иван нашелся после войны, Борис — в прошлом году…
* * *
Город сжимало кольцо блокады. С вокзала уходили последние поезда. Немцы знали, кто едет в шатких вагонах, и все-таки кидали бомбы.
После одной из бомбежек в тамбур проходившего солдатского поезда забился мальчишка. Его заметили ночью. Зажгли фонарь. Рас спросили, забинтовали окровавленную голову.
Повздыхали. А утром из старой гимнастерки и зеленых штанов принялись шить мальчишке одежду. Так в восемь лет человек стал солдатом.
В тот год он чувствовал себя счастливым. Много ли мальчишке надо! Повар признал его лучшим другом, каким-то чудом солдаты добыли ему крохотные хромовые сапоги, скроили шинель, даже сломанный пистолет подарили.
Он жалел только об одном — некому было показать обновки: в сожженных прифронтовых деревушках не было ребятишек, его ровесников.
Сколько километров оттопали маленькие хромовые сапоги, кто может сказать сейчас?
Шли не прямо. Шли и назад, и на месте топтались, и опять шли. Шли по грязи, шагали через убитых. Где-то под Вильнюсом от полка остались сорок человек. Раненый солдат вывел мальчишку из окружения, передал проходившим зенитчикам, сказал: «Берегите!..» Потом мальчишка попал в летную часть, потом — к разведчикам.
В каждой части шилась ему новая одежда, крепились новые петлицы, но звали везде одинаково: «Борька, сын полка».
Мальчишка ходил с солдатами в баню, носил сено в землянки, хоронил убитых, учился плясать под гармошку разведчика Степы Ковальчука…
