Том 2. С Юрием Гагариным | страница 29

— Как отрубило, — сказал мой сосед Федор-горбун и захлопал веслами к дому.

Горбун в этих местах почитается рыбным профессором. Уж если у него «отрубило»…

Я смотал удочки и приготовился поднять со дна камень, служивший якорем.

— Уры-ык!..

— Если уж делать лодку, то чтоб лебедем шла.

Едва не задев удилище, над водой пронеслась большая серая птица.

Я давно знал: в лозняке за Кривошейкой есть у цапли гнездо. Иногда удавалось видеть, как голенастая птица караулит лягушек.

Кто-то потревожил цаплю. Она жалобно кричала и делала круги над мысом. Появились вороны, березовые ласточки, воробьи. Они комьями кидались сверху на серую неповоротливую птицу. Неистовый гвалт стоял у речки. Цапля по-прежнему делала круги…

— Кто тут? — окликнул я, раздвигая осоку.

На траве сидел безбородый старик в красной полинявшей рубахе, в старой, с поломанным козырьком кепке. Тут же, на поляне, сидели два косаря, сыновья деда.

— Аль самому лезть? — сказал старик с укоризной и поглядел на сыновей. — Михаил!..

Младший зашвырнул в реку цигарку и взялся за косу.

— Дался тебе, батя, этот ржавый обух. — Второй сын стал раздеваться, но, попробовав ногой воду, снова сел на траву.

— Не полезу. На кой он сдался! Вон новый топор бери…

Старик махнул рукой.

— Витюшка!.. Витюшка-а! — позвал он.

Минут через пять реку переплыл белобрысый мальчишка лет двенадцати.

— Топор уронил, Витек… Надо же дураку старому было взять… — Старик был искренне огорчен и расстроен.

Я скинул штаны и вместе с Витькой принялся нырять у осоки. Сыновьям стало неловко.

Они поклали косы и тоже полезли в воду. Глубина была изрядная. Мы трое быстро выдохлись, а Витька не переставал нырять и через час кинул на песок действительно никчемный на вид старый топоришко…

* * *

Март. Вчера небо и снег были синими. Сегодня опять по-зимнему кружится метель. Опять облака и ветер. Но это уже не та сплошная пелена, что была две недели назад. Все чаще мелькает солнце в разрывах, клочок синевы вдруг проглянул… И опять облака, тяжелые и торопливые. Они — как отголоски далекой битвы, которая началась уже где-то за горизонтом.

Сдает зима. В затишье орут воробьи.

На окне в бутылке расцвели красноватые прутики вербы. Эту неделю я все чаще поглядываю на рюкзак. Мой старый спутник! Ему надоело висеть на гвозде. Он хочет, чтобы я пришил к нему потерянную летом пряжку и уже теперь положил на дно упругие мотки лесок, крючки, патронташ. Он очень стосковался по солнцу, обмяк, отсырел. Летом тонул однажды этот старый рюкзак, солнце выжгло на боках у него белесые пятна. Тяжело приходилось бедняге. Когда я осенью вешал его на гвоздь, он, кажется, был доволен — сколько же мотаться! А теперь, услыхав воробьиную драку на улице, затосковал, запросился с гвоздя старый бродяга. Ничего, дружище, теперь уж недолго ждать… Я засыпаю под свист метели.