— То правда, — согласился Попша. — Но як бы я был президентом Масариком, куме, я бы обиделся. В мою корчму — да чужого корчмаря!..
Матлах хитро посмотрел на Попшу.
— А если корчма не твоя! Ну, на твое имя записано, ты палинку наливаешь, а корчма — хозяйская.
— Ну что ты, куме, — развел руками Попша, — я корчму для примера, а тут две державы, каждая сама по себе.
— Сама по себе, — усмехнулся Матлах. — Я Америку знаю, куме, всю насквозь. Эгей, и держава! Хозяйская страна! Все под себя, все под себя, только посматривай!
Он захохотал и вдруг, оборвав смех, словно что-то вынюхивая, спросил:
— С хлебом как у вас?
— Весна плохая… Старые люди урожая не ждут.
— Опять лютый пойдет.
— Не дай боже!
— А тебе что, куме? У тебя корчма, тебе лютый — что небесный дар.
Сказав это, Матлах немигающим, тяжелым взглядом посмотрел на Попшу. Корчмарь заерзал на сиденье.
— Все вы так, — произнес он смиренно. — К людям с добром, ни сил, ни времени для них не жалеешь, чтобы помочь в худую пору, а они на тебя волками… Одно утешение, что и господь наш к людям с добром шел, а люди его — на Голгофу.
— Про господа это ты зря, — сказал Матлах, обходя лужу на дороге, — его трогать не надо, он сам по себе, а гроши сами по себе. Ну, а если делать добро в такую тягость, так что же ты стараешься?
— Не старался бы, — воскликнул Попша, — да ведь как хлеба не станет, все равно ко мне придут: выручай, — вот и не выдержишь!
Матлах так громко и раскатисто захохотал, что кони рванули повозку. Смех оборвался так же неожиданно, как и возник, и Матлах начал расспрашивать Попшу о ценах на тенгерицу[19], на землю. О жене, о том, как она тут жила после его отъезда в Америку, Матлах даже не обмолвился.
Повозка загромыхала по настилу Лесничего моста. Внизу шумела бурая и по-весеннему полноводная река. Мост гудел и дрожал под напором воды, хлопья пены летели во все стороны.
— Ну, куме, садись, — обратился Попша к Матлаху.
— Ни, — отказался Матлах, — я и дальше пешком пойду.
— Ног не жалко?
— Что ноги, — откровенно признался Матлах, — поноют, поноют и отойдут, а гроши выпустишь из кармана, обратно не воротишь.
Корчмарь промычал. Даже среди прижимистых селян нашей округи Матлах и в прежние времена славился своей скупостью. Был он хозяином среднего достатка, имел землю, пару волов и худую, дырявую хату, поставленную еще дедом. Другой на его месте давно срубил бы себе новую, но Матлах терпеливо жил в старой, прикупая в хозяйство то лишнего барана, то кабанчика, и все копил и копил. Он и в Америку уехал не от нужды, а полный надежд на богатство, которое должно было там привалить ему в руки, но, судя по тощей тайстре, которую он нес за спиной, богатство не привалило. Однако шел он рядом с возком бодрый и даже веселый.
