Особенно после того, как я видел у Гарлахинского ручья детей, сидевших по обе стороны потока с белыми альбомами…
Ну а что они ещё могли рисовать, если одни сидели на одном берегу, а другие на другом, и смотрели как бы друг на друга…
Но присмотревшись, я понял, что они поглядывают не друг на друга, а вот именно на ручей…
А значит, его и рисуют…
Я ехал мимо на велосипеде, ясно, что мне очень хотелось заглянуть в их рисунки, но я вовремя не затормозил, а возвращаться было как-то совсем уж глупо… И вскоре я собирался обратно, так что я подумал: на обратном пути…
Но когда я ехал обратно, их и след простыл… Тут-то я и остановился, мне странно было, что они так быстро исчезли, рисовать воду не так просто…
И тут я заметил под ногами у себя эту старую брусчатку — камни уже почти полностью ушли в землю, и осталась вот именно сетка, как будто расчертили земляную дорожку прутиком… Это такой вид брусчатки, при котором ряды камней не прямые, а расходятся веером… Очень похоже на рисунок ручья, право слово…
И всё же мне было жаль, что я не увидел того, что нарисовали эти дети… Я вспомнил, что некоторые из них положили раскрытые альбомы на спины других мальчиков и девочек, от чего у тех как бы выросли белые крылья… Я не уверен, что это вообще были дети, а не стайка усердных ангелов…
Но тогда они вполне могли отложить альбомы и нарисовать ручей на земле…
«Язык булыжника мне голубя понятней», — прочёл я недавно у Мандельштама…
В магазине «Dichtung und Wahrheit» стоит на втором этаже его полное собрание…
После этого я долго сидел на траве, глядя на воду в каком-то странном состоянии, похожем на приход… Но это был не приход…
Может быть, под мостом мне теперь вообще самое место — уртюп своим животным инстинктом это почувствовал — что можно с кем-то поменяться местами…
И я решил, от нечего делать… Или — чтобы защитить себя… То ли от Уртюпа, то ли от манифестаций Ничто…
Что-то всё-таки попытаться разузнать — о своих начальных условиях…
С этой целью я и разыскал в телефонной книжке Феликса Шварцхольцера.
— Нет-нет, никто между нами не пробежал, забудь… Просто прошёл период в его жизни под названием «Дружба с Феликсом», ну и в моей, соответственно, с Ахимом Айгнером… Может быть, он стал слишком занят… Но не заносчив, нет… В общем, не стоит об этом и говорить, мы навсегда остались друзьями, точка.
— О’кей, — сказал я.
— Так что же ты хотел у меня узнать?
— Феликс, прости, дорогой, у тебя нечем смочить горло? — сказал я.
