Подгурского так и подмывало погнаться за ними. Он был уверен, что, имея большое преимущество в высоте и свободу маневра, одного-то уж из них он собьет. Но он не мог! Ни на одну минуту нельзя было оставлять штурмовики без прикрытия. И как хищный сокол, прикованный к жерди, с вожделением смотрит на летающих вдали голубей, так и Подгурский с тоской взирал на удаляющихся "мессершмиттов".
"Если бы я был в патрульном полете, они не осмелились бы вести себя так нахально; тогда бы я их не отпустил", - подумал поручник с горечью и неохотно замял свое место над идущими ровной лестницей "илами". Вместе с Лобецким он стал высматривать скрывшихся внизу "мессеров".
Подгурский первый заметил, как самолеты противника вышли из пикирования и снова устремились вверх, готовясь к новой атаке. На этот раз они оказались почти на одной высоте с ним, и это помешало поручнику немедленно открыть огонь. Он сделал переворот и нажал на гашетку как раз в тот момент, когда "мессершмитты" вынырнули над горизонтом в его прицеле. Подгурский заметил, что его снаряды проходят широко рассеянным веером, пересекая путь фашистских самолетов. Тогда он тут же под ними сделал такую быструю бочку, что у него потемнело в глазах. Внезапно он почувствовал страх, так как ничего не видел; теперь он был совершенно беспомощным, и в течение этих нескольких секунд гитлеровцы легко могли сделать из него буквально решето...
Чтобы поскорее возвратить зрение, затуманенное отливом крови от головы, Подгурский с усилием прижал подбородок к груди и весь сжался, каждый миг ожидая удара. Он ясно представлял себе эти резкие, молниеносные удары, как бы нанесенные дубинкой, а потом пронизывающую насквозь боль - в спине, в голове, в боку... Он каждой порой, каждой клеточкой своего тела ощущал эту предполагаемую боль.
Но ни одна очередь не попала в его самолет. А тем временем тьма понемногу рассеивалась. Подгурский увидел сначала свою руку, лежащую на ручке управления, затем ноги, упирающиеся в педали, и наконец контуры кабины. Он поднял голову. Горизонт лежал наискось к крыльям самолета и уплывал вверх, а земля с каждым мгновением росла и приближалась. Подгурский выровнял самолет и посмотрел вверх. Лобецкий дрался с "мессершмиттами". Его короткие злые очереди заставили фашистов повернуть и удирать без оглядки. "Хорошо, что он вовремя успел, - подумал Подгурский, подтягиваясь на свое место с правой стороны строя штурмовиков. - А ведь они могли мне здорово влепить..."
