— В другом или в этом? Я что-то не поняла.
— Молчи, — улыбнулась я.
— Если в этом, выкладывай тогда пятьсот рупий. За меньшую плату я не согласна сносить побои, — рассмеялась Харани.
После этого я пошла к Шубхашини и обо всем ей рассказала. А она, в свою очередь, отправилась к свекрови.
— Кумудини заболела, — заявила Шубхашини, — и не может сегодня готовить. Пусть этим займется мать Шоны.
Мать Шоны стала хлопотать на кухне, а Шубхашини увела меня к себе в комнату и заперла дверь.
— Зачем ты это сделала? — удивилась я.
— Надо тебя принарядить!
Шубхашини сама умыла мне лицо, смазала ароматным маслом волосы и старательно причесала их.
— Такая прическа стоит тысячу рупий. Когда разбогатеешь, пришлешь их мне, — пошутила Шубхашини.
Затем она достала очень красивое, нарядное сари — о такой одежде могла мечтать любая женщина — и, несмотря на мои протесты, обрядила меня в него. Опасаясь, как бы этот великолепный наряд не разорвался, если я буду противиться, а она — чрезмерно усердствовать, я больше не возражала.
Но когда Шубхашини принесла мне свои украшения, я решительно воспротивилась.
— Ничего не надену, — твердо сказала я.
Шубхашини долго спорила, но в конце концов ей пришлось уступить. Тогда она сказала:
— Но уж от этого, думаю, ты не откажешься?
И она сорвала несколько веточек жасмина, с не раскрывшимися еще бутонами, свила из них гирлянды и украсила ими мои руки и шею. Затем достала пару новых золотых серег.
— Эти серьги Ро-бабу купил на мои собственные деньги. Это мой подарок тебе. Где бы ты ни была, надевая их, ты будешь обо мне вспоминать. Кто знает, сестра, свидимся ли мы еще когда-нибудь, — на все воля всевышнего, — так позволь мне подарить тебе эти серьги, не упрямься. — И Шубхашини расплакалась.
Я тоже едва сдерживала слезы и не могла вымолвить ни слова. Шубхашини вдела серьги мне в уши.
Когда наконец я была наряжена, служанка принесла сына Шубхашини. Я взяла его на руки и стала рассказывать ему сказку. Вскоре малыш уснул.
Я не могла не поделиться с Шубхашини своими сомнениями.
— Я счастлива, — проговорила я. — Но его я осуждаю. Я знаю, что он мой муж, и потому так веду себя с ним, и греха, мне кажется, в этом нет. Но он!!! Он ведь не мог узнать меня, потому что видел всего раз, когда я была одиннадцатилетней девочкой. Он уже тогда был взрослым — потому-то я так хорошо его и запомнила. Грешно воспылать страстью к незнакомой женщине, но не мне судить его, он мой муж, так уж лучше мне вообще не размышлять над этим. Но в будущей я все же заставлю его изменить свои привычки, я дала себе слово.
