Зато идея особого пути входит в базовый сюжет национальной словесности и всего русского искусства последних полутора веков. Она предопределяет характеры основных героев и героинь, расстановку фигур спасителей и искусителей, врагов и помощников, развитие и оценку узловых ситуаций сюжетные ходы и тупики. На отработке этого сюжета формируется отечественная литературная классика («русский роман», по формулировке Мелькиора де Вогюэ), представления о полумифологической истории русской культуры – ее «золотом» и «серебряном» веке, основных вехах, иерархии первых и вторых рядов и т.п. А дальше, ретроспективно, уже сама классика и представляющие ее избранники от Карамзина и Пушкина до Пастернака и Солженицына включаются в мифологизированный пантеон. Символическое значение Пушкина – сверхавторитетной фигуры родоначальника – в рамках описываемого мифологического комплекса совершенно исключительно.
Отсюда – три основных компонента российской национально-политической мифологии: миф о Западе, миф об угрозе, миф об особом человеке. Пусковой механизм всей этой связки идей и символов – представление о Западе (наш, собственный образ западного мира). Структура основного мифа двоична: внутри него задана особая смысловая граница, отделяющая «нас» от «них». Миф содержит значения зависимости и превосходства, ориентирован на догоняние и противостояние. Это дает возможности двойного прочтения (двойного кода оценки и истолкования тех или иных действующих лиц, событий и т.д.), так что активизироваться может то одна, то другая позиция и соответствующая ей перспектива.
Двойственность в понимании «Запада» крайне важна, поскольку «русский путь» в любом случае отсчитывается от этого мифологического начала координат. Воображаемый Запад придает смысл заложенному в миф «псевдоразвитию», как будто указывая направление движения («технологический прогресс», «цивилизованный быт», «потребительское благополучие»). Вместе с тем он парализует возможность собственно политического достижения подобных целей. Ведь все перечисленные преимущества европейских обществ воспринимаются как нечто «готовое». Характерна ходовая в России конца 1980-начала 1990-х годов утопическая формула «нормального общества», «нормальной экономики». Определяющие результативность этой экономики базовые системы и институты – демократия, рынок и социально-символический смысл денег, право и суд, культурные и религиозные ценности в их трудной истории – не берутся в расчет.
