А вот задачи мы решали сильнее. Более трудные. И объясняется это очень просто. У нас был очень высок престиж работы научных сотрудников в прикладных областях. И талантливые математики с радостью шли в эти области. А на Западе талантливые математики предпочитали университетскую карьеру. И поэтому наша первая команда математиков соревновалась, по существу, со второй командой математиков Запада. И мы явно выигрывали.
Когда я вернулся, сделал несколько докладов, в том числе у Лебедева, у нас в вычислительном центре. Докладывал я и в военно-промышленной комиссии. Я говорил очень оптимистично. Никакого намека на возможность проигрыша в холодной войне, наше отставание я не заметил.
Прошло года три-четыре, и мне снова пришлось оказаться за границей, на этот раз во Франции, в Фонтенбло. Тогда там существовал такой центр ло управленческим системам, который принадлежал НАТО. Вообще-то, что меня туда пригласили, это было недоразумение. Но тем не менее так случилось. Там было очень много интересного. В частности, я там встретил группу русских инженеров, которые были изгнаны из Советского Союза в конце двадцатых годов – в конце двадцатых годов, не во время революции. И они там прекрасно работали и решали самые трудные задачи.
И там я увидел, что ситуация за эти годы качественно изменилась. Что же произошло? Вот это очень важно понять. Шел повальный переход от «ламп» – ламповых вычислительных машин – к транзисторным. Полупроводники не давали сбоев, эксплуатация их стала очень простой и дешевой, они занимали мало места. И вычислительная техника начала внедряться в самые разные области деятельности людей – коммерцию, управление производством, составление расписания железнодорожного транспорта и так далее. Причем машины в основном делались универсальными.
А у нас в то время основным заказчиком вычислительной техники был военно-промышленный комплекс. И мы стали делать машины, специально ориентированные на конкретные технические задачи. Это было проще, но это ограничивало круг возможностей.
После этой командировки я пошел к академику Лебедеву и ему все это рассказал. Я говорил, что мы делаем две ошибки. Первая: мы перестали развивать универсальные вычислительные машины, а только с ними связано будущее. И второе: мы перестали интересоваться внедрением вычислительной техники в необоронную сферу.
Лебедев развел руками и говорит: «Никита Николаевич, я и без вас это все знаю». Я говорю: «Конечно, знаете. Вот и Глушков то же самое говорит, и Поспелов». Короче говоря, ученые прекрасно понимали, в чем дело, а Лебедев говорил: «А вы знаете, чего я боюсь? Я боюсь, что даже нашу линию БЭСМов – оригинальную линию развития вычислительных машин – тоже однажды прикроют».
