Они «любят» Серегу больше всех. Может быть, потому что он самый младший из нас. Ему только тринадцать. А может быть им не нравится его улыбка до ушей. Теперь его улыбка особенно красива – не хватает переднего зуба. После того, как Стас ткнул его лицом в бетонную плиту, Серега выплюнул кровавый сгусток вместе с зубом. А потом улыбался нам дырявой кровавой улыбкой. Он ничуть не огорчился, а, наоборот, был очень рад дырке. Он научился круто плеваться и мастерски свистеть в нее.
Я сидела на корточках и изучала решетку. Рома тоже опустился на корточки.
Наши глаза встретились.
– Ты думаешь о том же, о чем и я? – тихо спросила я.
Его глаза округлились от ужаса. Я поняла, что мы думали об одном и том же.
Но Рома резко вскочил на ноги.
– Нет. Я не о чем не думаю. Побежали отсюда, они могут появиться в любую секунду…
И мы побежали. Я свернула вправо, Рома влево. Мы всегда разбегались в разные стороны. Так нас было труднее поймать.
Много раз после этого я возвращалась к мыслям о Яме. Именно так. С большой буквы. Яма стала для нас чем-то нарицательным.
Как-то мы пришли к Яме снова. Она притягивала нас, как магнитом. Мы с Ромой сидели у ее края. Смотрели на железные решетки. На строительный мусор, заполнявший Яму до краев.
– Она могла бы стать идеальной ловушкой, – тихо сказала я.
Рома не ответил.
– Мы могли бы обрести свободу. Мы могли бы научиться дышать полной грудью. Нам прекратили бы сниться кошмары. Губы и веки перестали бы подергиваться. Руки – дрожать. Мы стали бы обычными людьми.
Рома лишь качал головой. И усмехнулся.
– Красиво говоришь…Напиши стих.
Но я видела, что яма притягивает его точно так же, как и меня.
Но… Эти слова оставались простыми словами. А Яма оставалась обычной ямой. И мы стали жить своей обычной жизнью. Жизнь короткими перебежками. Жизнь на войне.
И сейчас чужой голос в голове напоминает мне о яме. Он говорит, что у нас есть выход. Что мы можем стать свободными.
Я смотрю, как из флакона в трубку попадают последние миллилитры жидкости. Поворачиваю колесико.
Медсестра резким движением вытаскивает из меня иголку.
– Тебе нужно поспать, – говорит она.
– Когда мне снимут повязку? – спрашиваю я. Мне не терпится узнать, как теперь выглядит мое лицо.
– Через пару дней, – отвечает она.
Когда она уходит, закрываю глаза. Но сон не идет.
Передо мной проносятся мгновения.
В голове проигрывают воспоминания. О моей семье, о моем детстве.
О Стасе.
Все воспоминания необыкновенно яркие. Они вспыхивают друг за другом, загораются подобно лампочкам на елочной гирлянде.
