Гарт обнял ее.
– Тетя Софи, послушайте. Будь он на месте вчера, я бы непременно заметил. Сейчас он бы не лежал поверх фотографии – фотография бы лежала сверху. Я вынул ее и положил обратно. Ключа не было. Со вчерашнего вечера кто-то его вернул. Именно поэтому он оказался поверх снимка. Разве вы не понимаете?
В голубых глазах мисс Фелл отразился испуг. Тетя Софи протянула слегка дрожащую руку, закрыла ящик и сказала:
– Здесь какая-то ошибка, мой мальчик. Давай больше не будем об этом говорить.
Гарт, добравшись до условленного места, насвистывал «Три сестрички». Он сидел спиной к зарослям, через которые вилась зеленая петляющая тропа, известная среди местных как «Тропа влюбленных», и лицом к полю, где в живописном беспорядке лежали развалины старого Борнского монастыря. Еще остались арки крытых галерей, где некогда в косых лучах заходящего солнца прогуливались монахи, но большая часть построек – часовня, трапезная, дормиторий и кухня – превратилась в груды камней. Местные жители таскали старые плиты и делали из них ступеньки, колодцы и надгробия. За полем и за высокой изгородью, которая окружала его, шла тропка, ведущая в Прайерз-Энд. Среди нависающих деревьев виднелась крыша домика. Через ближайшую живую изгородь был устроен еще один перелаз. Дженис не пришлось бы далеко идти.
Гарт насвистывал, потому что не особенно хотел размышлять. Он намеревался поговорить с Дженис, прежде чем раздумывать о таких вещах, как осколки на лестнице и на подошве Эвана Мэдока, а также о странных перемещениях ключа тети Софи. Гораздо проще чем-либо занять голову, чем перестать думать. За глупыми словами и незатейливым мотивчиком, который он насвистывал, крылось множество смутных мыслей. Гарт испытал облегчение, когда что-то задвигалось за изгородью в дальнем конце поля, и через несколько мгновений у лаза появилась Дженис. Гарт спрыгнул и пошел навстречу.
Она спешила, ее щеки раскраснелись. На девушке было белое платье, в котором она ходила на дознание, но шляпка с черной ленточкой осталась дома. Солнце освещало золотистые пряди в коротких каштановых кудрях. Гарт снова подумал, как мало изменилась Дженис. Те же глаза – казались то серыми, то карими, то зелеными, – маленькое смуглое острое личико, короткие волосы и короткое белое платьице, которое вполне могло принадлежать как десятилетней, так и двадцатилетней Дженис.
Он рассмеялся и сказал:
– А ты ни капельки не выросла.
На смуглой коже вновь вспыхнул румянец. Девушка вздернула подбородок.
