Кто-то говорил о проекте «Берег Солнца», а я, точно оглушенный, не мог понять смысла слов, не улавливал их связи, и после нескольких минут мучительных раздумий день стал серым, будничным, тревожным. Подошел Никитин, присел рядом, спросил:
— Что с тобой? Болен?
— Да нет, ничего…
— А я думал… Пойдем к костру, погреешься.
— Спасибо. С чего ты взял, что мне холодно?
— Мне показалось. Ты не жалеешь, что поехал с нами?
— Нет. Ничего. Все хорошо. Что бы я один делал? Горячий чай есть?
— Ну вот видишь, я же говорю, ты замерз, и на ощупь совсем холодный, кто угодно подтвердит!
Они стали по очереди подходить ко мне и подчеркнуто-обеспокоенно тянуть:
— У-у-у, совсем закоченел!
Отнесли к костру и дали огромную кружку с горячим, жгучим чаем.
— Лимонник! — угадал я. — И жимолость.
Стало легко, меня даже испугала эта резкая перемена; что такое, в самом деле, со мной, совсем расклеился. Но самое трудное было позади. Позади! И я увидел, как садилось на зеленые вершины деревьев теплое красное солнце, и заметил, как широка и нарядна река, что струится по камням, по вековому руслу, пробитому среди марей и каменных осыпей, и не устает.
С жаром вдруг стал рассказывать им о проекте, о встрече с Ольминым…
— Это тот самый Ольмин? — спросил Никитин и почему-то широко улыбнулся.
— Нет, — сказал я, — наверное, другой. Впрочем, не уверен.
Их лица были смуглыми, веселыми — в этой синей долине с теплым солнцем было хорошо. Я обрел интерес к окружающему и опять рассказывал, рассказывал, точно обрел дар речи. О «Гондване». И не побоялся. Она как будто была рядом. Это были не воспоминания. Просто слова. Что там случится через пять-десять лет? Что станет с океаном? Удастся ли его насытить солнечным светом, сделать многоэтажным, сияющим — другим? Нет, океан не станет ласковей. Он станет богаче. Простая случайность — вода так быстро поглощает лучи, что над темными безднами лишь пленка, тонкий слой жизни.
— Так будет всюду, — закончил я, — до глубин в полкилометра. Гигантский резервуар жизни и света.
— Ты уверен, что это необходимо уже сегодня? — спросил Розов, и я вдруг заметил, что не все разделяют мой энтузиазм.
— Что ты имеешь в виду?
— А вот что: после этого сделать океан прежним уже нельзя. Изменения необратимы.
— Это и не понадобится!
— Как знать. Не слишком ли многое мы изменили уже на нашей планете? Я не знаю, что произойдет, когда целые моря превратятся в фермы. Может быть, будет слишком много тепла…
— Тепло можно отвести. В космос. На Марс. На Юпитер.
