Я была потрясена до глубины души; я ощущала присутствие чего-то страшного в комнате брата. Я снова позвала его, но никто не отозвался.
Вечером ко мне подошел один из слуг и шепотом сказал, что к еде, которую оставляли перед дверью, уже три дня никто не прикасался. Служанка стучала в дверь, но не получила ответа - единственное, что она слышала, это шаркающие шаги.
Шли дни; еду все так же приносили к дверям брата, но се никто не трогал. Я стучала в дверь и звала брата снова и снова, но он нс откликался. Ко мне стали обращаться слуги - оказалось, они так же встревожены, как и я. Кухарка сказала, что раньше слышала, как брат выходил по ночам из комнаты и бродил по дому; однажды, сказала она, даже хлопнула входная дверь, но уже несколько дней с тех пор никаких звуков не было.
Наконец, наступила развязка. Однажды вечером я сидела в комнате, постепенно погружавшейся в сумрак, и вдруг тишину разорвал пронзительный крик. Я услышала, как кто-то торопливо бежит вниз по лестнице, и через несколько секунд в мою комнату ворвалась дрожащая горничная.
"О, мисс Хелен! - прошептала она, - ради Бога скажите мне, что происходит? Посмотрите мне на руку, мисс Хелен, посмотрите мне на руку!"
Я подвела ее к окну и увидела мокрое черное пятно на ее руке.
"Я ничего не понимаю, - сказала я, - объясни, в чем дело?"
"Я только что убирала в вашей комнате, - сказала она. - И вдруг что-то капнуло на мою руку. Смотрю - а на потолке черное пятно, и оттуда капает..."
Я тяжело посмотрела на нес и закусила губу.
"Идем со мной, - сказала я, - захвати свечу".
Моя спальня была под комнатой брата, и. войдя в нее, я почувствовала, что вся дрожу. Подняв глаза на потолок, я увидела пятно, мокрое и черное, с набухающими каплями, и лужу отвратительной жидкости, въевшейся в белое постельное белье.
Я взбежала вверх по лестнице и громко забарабанила в дверь.
"Фрэнсис, Фрэнсис, мои милый брат! - кричала я, - что с тобой?"
Я прислушалась. За дверью раздалось что-то похожее не то на придушенное покашливание, пето на звук булькающей воды, но ответа не было. Я пробовала звать громче, и с тем же успехом.
Несмотря на то, что сказал мне доктор Хабердсн, я отправилась к нему. Со слезами на глазах я рассказала ему обо всем происшедшем; он сумрачно выслушал меня.
"Ради памяти вашего отца, - сказал он, - я пойду с вами, хотя и бессилен вам помочь".
Мы отправились в путь. Улицы были темны и молчаливы; казалось, их иссушила изнурительная жара последних дней. Газовые фонари давали достаточно света, чтобы увидеть, как побелело лицо доктора, а когда мы оказались у моего дома, я заметила, что его руки дрожат.
