– О, Луи – расхохотался Кирилл, попытался припомнить какое-нибудь цветистое французское выражение, но кроме абсолютно неуместного «шерше ля фам», ничего в голову не приходило.
Он опять опаздывал на работу. И солнце подступало к оцинкованной мойке.
– Во сколько вернешься?.. – спросила Яна. Голос погрустнел. Ей грустно было оставаться одной. Кирилл даже вернулся от двери, чтобы еще раз обнять. Такая энергичная и даже самоуверенная «в миру», с ним она становилась иногда такой почти беспомощной, особенно когда он уходил или уезжал…
…На лестнице его опять попросили понюхать.
На том же месте, у мрачной двери с цифрой «шесть», стоял все тот же сосед, сегодня, правда, уже не в трениках, а в легком летнем костюме – и материал более всего напоминал мешковину, хотя соседа, вероятно, убеждали в магазине, что это лен.
– Не пойму, – говорил сосед Кириллу, а может быть, и самому себе. – Вроде, немного пахнет… Стучим – не открывает. Тут ведь старушка живет, восемьдесят семь лет ей, что ли… Может, в деревню уехала, летом она вообще оттуда не приезжает, а какое-нибудь мясо оставила на столе, и вот… тухнет… А может…
Кирилл снова проделал путь через полпролета, обстоятельно, не торопясь, с прищуром вглядываясь в черный глазок. На сей раз, кажется, действительно чем-то пахло.
– Так, может, вызвать милицию? – предложил он.
– Да вот не знаю, – будто бы даже с радостью заговорил сосед. Может быть, ему не хватало общения? – Сломают дверь, а потом окажется, что она в деревне, а с дверью что делать? Потом еще платить заставят… Может, конечно, они смогут залезть в окно, но что-то вряд ли, там место такое… не очень удобное… где балкон.
Соседу как будто не хотелось, чтобы Кирилл уходил. Как будто ему хотелось, чтобы они проводили минуты, часы и дни здесь, под этой дверью, обстоятельно рассуждая о природе запахов, о жизни загадочной старушки (Кирилл никогда не интересовался даже, кто живет в этой квартире), о жизни, о деревне, о балконе, о вечности.
– А у нее есть какие-нибудь дети, внуки?..
– Вроде дочка есть, несколько раз видел, как приезжала, но у меня ни телефонов, ничего… Я и у других соседей поспрашивал…
– Извините, – и Кирилл погрохотал вниз по ступенькам, едва не запнувшись в итоге об одиноко стоящее ведро с черной-черной водой, на поверхности которой колыхалась белыми лодочками кожура от семечек. А где-то широко шуршала тряпка. Он никогда не видел, кто моет подъезд; когда работал лифт, это самое ведро одиноко путешествовало по этажам.
