За те пять минут дядя Володя раз десять кивнул. Многие, видно, знали тут слесаря Сомова. Иные еще и улыбались:
— Помощника ведешь?
— Хочу завод сынишке показать.
Димке было лестно, что и на него обращают внимание. И приятно было, что дядя Володя его называет «сынишкой». Что ж, разве не так? Конечно, жалко, что нет у дяди Володи «Жигулей», как у Бориса Аркадьевича. Да ничего не поделаешь. Зато вряд ли сумел бы выдумать Борис Аркадьевич такой стол, как у них дома. И зеленого крокодила, наверно, не придумал бы.
За руку дяди Володи Димка держался даже крепче, чем за мамину. Тут и потеряться ничего не стоит.
В проходной, у железной вертушки, крутившейся как карусель, Владимир Иванович вынул пропуск, показал его пожилому вахтеру в фуражке:
— Максимыч, сынишка со мной.
— Понятно, товарищ Сомов, — разрешающе поднял руку вахтер.
Карусель приняла их, повернулась и скрипнула на прощание.
— Ну, — сказал Сомов, — в прессовый цех пойдем — глядеть, как ложки делают?
— Идемте, — согласился Димка.
— Сейчас… предупредить надо… Дима! — крикнул Сомов и догнал парня баскетбольного роста. Что-то сказал ему, вернулся и снова взял Димку за руку.
— Вот это Дима! — удивился тот. — Как баскетболист в сборной СССР.
— И наш Дима — в баскетбольной команде, — с улыбкой сказал дядя Володя. — До игрока сборной ему, правда, далековато, но будем надеяться. Еще молодой, а рука меткая.
Димка полагал, что на заводе одни железки кругом, а шагали они мимо цветника, который был раз в десять больше, чем у Алены. Еще и круглый фонтанчик виднелся неподалеку — брызгал высокими, рассыпчастыми струями.
Но вошли они в ворота длинного, приземистого здания, и Димка, действительно, очутился в царстве грохочущего, стучащего, ухающего, раскаленного железа. Если бы не дядя Володя, без страха вступивший в это огнедышащее скопище машин, то Димка один вряд ли рискнул бы пойти дальше.
У высоченной, богатырского вида махины с крутящимися где-то наверху зубчатыми колесами Сомов остановился. На раскаленную до малинового цвета и пышущую жаром болванку то и дело с шумом опускался тяжеленный молот; двое рабочих в брезентовых куртках и рукавицах длинными клещами туда и сюда подвигали болванку, поворачивали на бок, и она прямо на глазах у изумленного Димки худела, вытягивалась.
— Кузнечный молот, — наклонившись к Димкиному уху, громко сказал Сомов. — Триста тонн усилие.
Димка не знал, много это или мало, — триста тонн, просто смотрел, и в карих глазах его бледно светилась отраженная искорка малиновой, похудевшей болванки.
