Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие | страница 62
Гордились ли мы при этом своей страной? Это вопрос из сегодняшнего дня. Тогда же не было альтернативы. То есть была страна, была родина, и мы в ней жили. И мысль, что можно ею не гордиться… Ну, это Родина, это мать. Вот такая она, мать, что поделаешь.
Когда я подросла, то пошла в школу рабочей молодежи. Была такая знаменитая школа номер 127, которая располагалась за снесенной ныне гостиницей «Минск» на Тверской. Там я первый раз прочитала Булгакова. Мне было 16 лет. Тогда уже появилось издательство «Ардис» — американское, которое печатало книги на русском, появился Самиздат, запрещенные книжки друг другу передавали.
И один раз меня застукал отец. Он вошел в мою комнату, а я читала «Собачье сердце».
Я очень хорошо помню эту сцену. Он входит, я лежу читаю. Такой был диалог.
— Что делаешь?
— Читаю.
— Что? И почему ночью?
— Ну, вот мне книжку дали только до завтра.
— Какую?
— Булгаков. «Собачье сердце».
— Кто дал?!
…Скандала не было, но отец сказал: «Ты имей в виду, что я член ЦК, и ты меня можешь подставить, понимаешь?».
В общем, был такой очень неприятный разговор. Мы потом с ним его вспоминали, и я сама поняла, даже без разговора с отцом — он за меня боялся. Не за себя, а именно за меня.
Он дико за меня боялся. Когда я стала взрослеть и что-то понимать. И особенно, когда очутилась в другой среде. Не в среде своей спецшколы для детей дипломатов, французской, которая была напротив Театра имени Вахтангова, а в другой совершенно среде — детей диссидентов, писателей, которые начали меня чему-то учить.
Для меня это был вообще другой мир, когда я попала в школу рабочей молодежи… сильно рабочей. Многие сидели на наркотиках и потом погибли…
Но что я все о себе… Лучше про фильмы.
Для большинства зрителей Михаил Ульянов — это Жуков. Это так. Но отец был великим артистом — мог играть и Жукова в полную силу, и это было настолько убедительно, что вся страна его считала Жуковым и даже уже самого Жукова считали Ульяновым. Отец мне рассказывал смешную историю, как в каком-то городе поставили памятник маршалу Жукову с лицом Михаила Ульянова. И на Красной площади каменный Жуков тоже чем-то напоминает Ульянова, и это жутко смешно.
Но при этом отец мог играть Ричарда III — безумного горбатого подлеца, и мог играть какого-нибудь председателя колхоза. Он просто был грандиозный актер. Говорить «гениальный» про отца нельзя, но то, что он был грандиозный — это бесспорно. Великий.
Дома он был тихий, мягкий, спокойный, малоразговорчивый. Не замкнутый в себе, нет — мы прекрасно общались, разговаривали, но как-то… Он никогда не трепался, редко веселился, был довольно… не суров, а, в общем-то, мрачен.