Опираясь руками о борта кровати и сдерживая мучительный стон патологического недосыпания, мужчина рывком сел, слегка пошатнулся и осторожно опёрся голой спиной на резное изголовье. На длинноватом порозовевшем и немного детском со сна лице сразу же проступила резкость и жёсткость хищной птицы. В холодных блёклых глазах появился решительный ядовитый блеск, немного не сочетавшийся со спутанной шевелюрой и умилительной немного потрёпанной розовой подвеской в виде косички с бантом. Предельно собранный, убийственно спокойный и практически благодушный (насколько к нему вообще было применимо это слово), мужчина вытащил из‑под миски с несостоявшимся завтраком зеркальную пластинку «печатки» и лёгким движеньем запястья стряхнул капельки молока с настроечной панели. То, что у обычных чародеев вызывало оторопь и приступы ненаправленной ярости, как то возможность лишиться дорогущей вещи из‑за небрежности, в данном случае проявилось лишь лёгкой досадой на ненавистный с детства продукт.
Образчик редкостного холоднокровия прислушался к внутреннему голосу, вздохнул и обречённо активировал артефакт, тайком настроенный на его непутёвых подопечных. Представшая на плоскости картинка заставила длинную бровь мужчины нервно дёрнуться, а губы растянуться в подобии сардонической усмешки. Определённо, было что‑то приятное в том, что его предчувствия снова оказались близки к истине…. Но, чтоб они все провалились эти треклятые предчувствия!!!
В лёгкой подсветке артефакта, созданной специально для ночных съёмок, был схвачен лишь угол сего эпического, судя по всему, действа. В центре картинки распростёрлась в виртуозном прыжке крупная Мокрица, что уже само по себе казалось абсурдом, поскольку эти твари на прыжки не способны просто анатомически, а уж тем более под таким углом. Не менее виртуозно от её толстого тела отлетали человеческие фигуры, потешно раскинув в полёте покорёженные конечности. Наиболее целые из них выплетали чары, можно было различить два огненных шара и маленькую кособокую молнию. Лучше всего пропечатались искажённые ужасом лица и покусанный огурец, занимавший едва ли не треть картинки. Именно его кривоватый бок привлекал к себе наибольшее внимание, затмив собой и оторванную голову командира и, собственно, саму Мокрицу.
— Натюрморт, вашу мать: «Недоеденная закусь на фоне архаичного монстра и придурков», — прокомментировал мужчина, с трудом сдерживая желание расхохотаться от абсурдности увиденного. — Идиоты…
