В отделении меня быстро признали своим, и это было не столько моей заслугой, сколько моей раненой ноги. Рядовые милиционеры, участковые, все люди солидные, степенные, сочувственно вздыхали, когда встречали меня на лестнице — там хромота была больше всего заметна; я не мог переносить ногу через ступеньку. Наши женщины — а их среди милиционеров было немало — наперебой советовали, чем парить ногу, как бинтовать, как разминать. Мне пришлось бы заниматься одной только ногой, времени не хватило бы даже на сон и еду, вздумай я следовать всем их рекомендациям. Но участие трогало, и я искренне благодарил за каждый совет.
Начальство тоже благоволило ко мне. Тут уж не нога, тут Фрол Моисеевич. Что ни говори, а все-таки я избавил его от части работы, и он, не скупясь, вовсю нахваливал меня на оперативках у майора Антонова. Я ерзал на стуле, а возвратись в кабинет, выговаривал ему:
— Зачем вы так?… Неловко!
— Неловко щи вилкой хлебать, — отвечал он, посмеиваясь.
Фрол Моисеевич знал, что делает. Не может же человек, если он человек, а не свинья, платить черной небпагодарностью за такие лесные о себе отзывы. И наваливал на меня все больше и больше дел. А я что? Я старался, из кожи вон лез.
С Катей я виделся несколько раз, проверял данные о местожительстве каких-то задержанных типов. Меня
она сразу узнала, может быть, Фрол Моисеевич ей сказал, улыбнулась подковыристо:
— Станцуем?
— А то нет! — подхватил я. — Надо же вернуть должок.
— В смысле — оставить посреди зала? — рассмеялась она.
— В смысле — отдавить ноги…
Но дальше угрозы я так и не продвинулся. У Кати было дел сверх головы, у меня тоже, и оставалось только при встрече по утрам в коридоре отделения обмениваться двумя-тремя веселыми репликами.
— Станцуем? — теперь уже спрашивал я.
— В шесть часов вечера после войны. — Эта присказка входила в моду: в газетах писали, что режиссер Пырьев приступает к съемкам фильма с таким названием.
— У-у, долго ждать!
— И ничего не долго! Вон вчера опять салютовали…
В последнее время и в самом деле ни одного дня не
проходило без салюта в честь освобождения от фашистов очередного города. А то и по два салюта в день. Но конца войны было еще не видно.
Наши добрые отношения сразу же повернул себе на выгоду практичный и хитрый Фрол Моисеевич. Он заметил, что мне Катя готовит справки без очереди, и с тех пор стал посылать за ними только меня. Он ничего не терял; я даже поболтать с ней не мог. Катя работала в комнате, уставленной столами, и за каждым — пара любопытных глаз и чутких ушей.
