Домой мы с Витькой бежали, толкая прохожих и бормоча себе под нос какие-то извинения, которые, кроме нас самих, никто не слышал. Витька еле поспевал за мной, но, и задыхаясь от бега, он умудрялся все же потихоньку скулить:
— Ну, скажи-и, в чем дело? Ну, скажи-и… Сам все знаешь, а мне не говори-ишь…
Я только отмахивался от него:
— Вот дома все проверю — тогда скажу. Подожди меня у парадного. Я мигом!
Мама считала меня растяпой номер один. Но были еще растяпы номер два и номер три — Дима и папа. Им было категорически запрещено таскать с собой документы: «Обязательно потеряете! Или в троллейбусе вытащат».
— А если я вдруг нарушу правила уличного движения, — восклицал папа, — и у меня потребуют паспорт?
— Не делай этого! — преспокойно отвечала мама. — Человек без паспорта не должен нарушать никаких правил.
И дома паспорта лежали не где-нибудь в открытом ящике, а прятались в книжном шкафу, прямо в книжках. Папин паспорт — в третьем томе Мамина-Сибиряка, а Димин — в восьмом томе Малой советской энциклопедии.
Я стал поспешно листать страницы: перед глазами мелькали портреты, диковинные машины, скелеты рыб и древних животных. Но паспорта не было… В спешке я и не заметил, как тонкая темно-зеленая книжечка выскользнула из пухлого синего тома. Паспорт валялся на полу, у моих ног, — тот самый паспорт, который мама всегда брала только двумя пальцами, как драгоценность какую-нибудь.
Я поднял паспорт, раскрыл его — ну, ясно, так я и знал! Дима нарочно сфотографировался в очках, чтобы испортить все дело. Вставил свои глаза в противные черные рамочки и еще ехидно улыбается сквозь них: вот, мол, ничего у тебя и не выйдет!
На самом деле Дима вовсе не улыбался, а очень даже напряженно смотрел куда-то вдаль. Но это я после разглядел.
Я подошел к зеркалу, посмотрел на Димину фотографию, а потом на себя: на фотографию — и на себя. Лица, конечно, похожи. Но вот очки…
Дима часто называл меня «великим комбинатором». Я еще тогда не читал книжки про «великого комбинатора» и думал, что это какой-нибудь очень симпатичный, умный и находчивый человек. Дима называл меня так недаром: ведь я никогда не унывал больше пяти минут, а на шестой минуте уже находил выход из любого положения. Так было и на этот раз.
Я вспомнил, что в левом ящике письменного стола лежат мамины очки. На работу мама ходила без очков и надевала их только по вечерам, когда читала, да еще в кино захватывала.
«А есть ли какая-нибудь разница между мужскими и женскими очками? — подумал я. — Вот сейчас узнаю».
