В Париже. Из писем домой | страница 15

И женщины здесь действительно хуже вещи, они форменным образом сделаны, все: руки, походка, тело. Сегодня мода, чтобы не было грудей, – и ни у одной их нет… Сегодня мода, чтобы был живот, – и у всех живот. Сегодня мода, чтобы были все тонкие, – и все тонкие. Они действительно все, как в журнале.

Война и угроза Германии. Вот это единственно, что еще заставляет их что-то делать вне этого. А то бы они все «делали любовь».

Да ну их к черту… с вещами я вылечу пулей из этой страны, где республика строится на женщинах.

Ведь здесь масса театров, где целый вечер на сцене выходят, и ходят, и молчат голые женщины в дорогих и огромных перьях, на дорогих фонах, и больше ничего, – пройдет и все… и разные, разные и все, понимаешь, проходят голые, и все довольны… «а зачем»…

Вот их идеал – «разные» да голые… и молчат, и не пляшут, и не двигаются. А просто проходят… одна… другая… третья… пять сразу, двадцать сразу… и все…

Да я еще и не могу и написать точно, до чего «ничего», до чего это – «вещ и», до чего это, когда, оказывается, есть только один мужчина человек, а женщин нет человеков, и с ними можно делать все – это вещь…

Твой сын обменял «Септ» на другой, без царапины. Кроме того, купил 12 штук кассет, черный треножник и большую бутыль проявителя.

Ну, пока. Анти.

Милый Хомик!

Получил твое письмо от 27-го, ни числа, ни номера нет.

Пишешь, привези что-нибудь Льву Кулешову и Коноплевой^>22, а что бы? Ей-то «Коти», а ему что? Ручку, что ли? Что-нибудь куплю, а может, ты напишешь.

Приеду вместе с Дурново^>23 из кустарного, он тоже едет 1 июня, мне легче. Он хочет, чтобы я поработал в кустарном деле.

Ты там не хворай.

У меня неприятности по выставке отошли. Все же всем ясно, что берут от меня, и тот, кто берет, тоже знает.

Завтра с утра работа, самая горячка.

Сейчас полюбуюсь аппаратом и лягу спать.

Что бы купить Мулечке и матери?

Целую всех.

Милая Муличка!

Зарядил аппарат, завтра попробую снимать. Проявить можно отдать в магазине…

Я все жду от тебя письма с сообщением, получила ли ты фото и какие письма получила мои… Проходит день, два, я ничего, но на третий – берет тоска. Сегодня, придя к Полякову, мы застали у него Санина, режиссера, и вот что он говорит: что французы сначала с восторгом принимали русское искусство, а потом и сейчас испугались засилья и талантливости русских. Все они смотрят, все им нравится, а боятся.

Немцы выбрали Гинденбурга, а французы испугались, значит, опять монархия, опять милитаризм, угроза Франции, и я уверен, выберут от страха опять вроде Пуанкаре… И страшно, «14 миллионов убитых», и снова 1914 год… А англичане курят трубки и с презрением на все смотрят. Англичане в Париже, как в колониях, и не желают знать французский язык… и на магазинах написано «говорят по-английски»…