Невоспитанный трамвай | страница 37



Жилин задохнулся. Семен Семеныч его по головке погладил.

— Честный ты человек, Жилин, спасибо. Лично я на тебя не в обиде. Можешь писать про железо. Снимут меня, осудят. Придет другой начальник. Думаешь, он твой талант пожалеет? Поддержит, как я?

Жилин вскочил, глаза круглые.

— Нет! — кричит.

Еле успокоили.

— Ладно, Жилин, мы согласны: не хочешь писать, не пиши. Черт с ним, с талантом. Без него жили и дальше будем жить. Спокойно. А ты терпи. Рощин от запоя лечится, думаешь, ему сейчас легче?

Жилин внял совету. Но вот беда, сочувствия к нему ни у кого нет. Наоборот, растет возмущение.

— Выходит, напрасно Ращектаева во всем призналась и мохер государству вернула? А Рощин комплект покрышек и бензин? Они думали, ты, Жилин, оду о них напишешь или поэму, на худой конец. Выходит, поторопились? Зачем, спрашивается, Семен Семеныч за нержавейку деньги внес, за себя и всю родню, если Жилин не хочет про это написать даже завалящего романа.

— Нет, — уперся Жилин, — не могу поэму, ода не мой профиль. Сатирик я. Лучше переведите меня куда-нибудь, иначе за себя не отвечаю и вам покоя не будет.

И перевели мы Жилина в грузчики, по собственному желанию. Таскает он мешки, складывает без всякой иронии, пот вытирает. Но на базе и после этого спокойней не стало. Не может ведь, думали мы, чтобы талант такую работу для себя всерьез воспринимал. Тут что-то не так. Опять сатира какая-то кроется. Как бы чего не вышло.

Семен Семеныч даже похудел от волнений.

— Ты, Жилин, зла на нас не таи. Скажи, если что не так, если что заметил. В замы мои хочешь? Только намекни.

Жилин молчит. Потребовали ответа. И талант «раскололся», признался, что тяжело ему с нами. Отчего? И сам не поймет.

— Придется мне все же уйти. И ушел. В другую торгбазу.

Недавно его критическая статья в газете появилась. Читали мы, восхищались. Смеялись от души, особенно Семен Семеныч. Хорошо написано, талантливо, А почему не посмеяться, если не о нас. Нашу базу талант за версту обегает. Почему?

РУСЛАН БЕЗ ЛЮДМИЛЫ

— Вас подстричь? — нежно спросила парикмахер.

Я кивнул. Она выстригла клок волос, бросила их под ноги и уточнила:

— Как стричь?

— Не знаю, — признался я.

— А кто знает? — мило улыбнулась она. Сняла салфетку с моих плеч и дружелюбно предложила: — Подумайте и приходите! Милости просим.

Взглянув в зеркало, я понял, что пропал. Пряди не было на самом видном месте.

— Вы приезжий? — спросила понимающе парикмахер, вернувшись. — Наверное, из деревни? Все в городе знают, как стричься, один вы не знаете.