Анюта любила песни светлые, духовские, чтобы как грянула — и зазвенело бы в ушах, а на душе сделалось радостно и бездумно. Иногда в этих песнях есть и печальное, но как сладко попечалиться над чужою несбывшейся любовью или незадачливой судьбой. И все-таки жалко, что нет такого заведения на поминках песни петь.
Когда поминальщики стали расходиться, Анюта крепко спала на бабкином топчане, убаюканная гулом голосов. Снился ей глазастый цветок на бабкиной могиле и белые ромашки, которые вдруг, как лопухи, разрослись и заполонили все кладбище. Отходила баба Арина свои положенные сорок дней, и больше ее не пустят.
Смерть бабки провела межу, за которой пошло оскудение их жизни. Они старались не горевать, ведь бабуля ушла тихо и мирно, в положенный срок. А через неделю после Сорокоуста началась война.
В ночь на двадцать второе июня матери снова приснился вещий сон. Рано утром она принесла его на ферму:
— Девки, сегодня видела сон: как летит самолет и прямо на нашу хату…
— Это какое-то известие? — гадали девки.
Они уже подоили, прибрались и собрались идти по домам. Вдруг скачет верхом Борька, конюх с Мокрого.
— Что-то Борис верхом летит, не случилось ли что?
— Бабы, война! — прокричал он на ходу и понесся дальше.
Анюта сначала не поняла, почему они так встревожились: война шла давно, и много мужиков забрали на финскую. Но уже к вечеру стали приносить повестки, и слышно было, как заголосили, сначала в одной хате, потом в другой… Отец тоже получил повестку, начались спешные сборы и проводы. Всего сто восемьдесят мужиков и парней забрали на войну из Дубровки, Голодаевки и Прилёп. Всех закрутило-завертело в этом прощальном вихре, и когда Анюта опомнилась, отца уже не было, и крестного не было, остались они одни-одинешеньки.
Проводы запомнились Анюте песнями.
Вы гуляйте-ка, ребята, вы гуляйте, молодцы,
Я сегодня вам товарищ, а назавтра я солдат.
Повезут меня в солдаты на троечке вороной,
На троечке вороной, по той улице Тверской,
Где прегромный-большой дом, называется прием.
И через много лет, когда запевали эту песню, Анюта вспоминала отца как живого. Она сидела за столом как раз напротив и смотрела, смотрела на него во се глаза. Батя сначала слушал песню, улыбался, щурился, потом сам запел. И тут по его лицу пробежала потерянная, грустная думка.
Приемщики выходили, Ваню под руки вводили,
Приемщики-фельдшера смотрели тело белое.
Тело бело, грудь здорова, закричали — Ваня гож!
Закричали — Ваня гож, на солдатика похож.
