— Майнэ клейнэ тохтерл! (Моя маленькая доченька!) — нежные руки матери гладили ее по голове. — Майнэ глик! (Мое счастье!) Их об гетрахт фон дир йейдн туг! (Я думала о тебе каждый день!)
В пропахшем человеческими испарениями сарае на заднем дворе синагоги — вповалку люди. Скупой свет декабрьского дня из единственного окошка, надрывный кашель, плачь детей.
Они с возницей долго плутали среди развалин, прежде чем обнаружили убежище, в котором ютились спасшиеся после погрома евреи Хотиновки.
Штетл было не узнать: зияющие провалы на месте выбитых ставен, поваленные заборы, догорающие остатки домашней утвари во дворах. Мимо базарных рядов с разбитыми лотками бричка катила по горам семечек и крупы, рассыпанной муке, разбитым бутылям с разлитым подсолнечным маслом. В грязном снегу возле сожженной мясной лавки Эльякима лохматая собака грызла, озираясь по сторонам, воловью тушу с вываленными кишками.
Есаул казачьего патруля, жегшего костры на Базарной улице, указал им плеткой на синагогу:
— Там, барышня, все ваши. Которые уцелели.
Родители и сестренка, слава богу, спаслись. Убежали загодя на огородную делянку под косогором, залезли в выгребную яму с остатками мерзлого навоза, укрылись рваной рогожей, старались не дышать. Слышали рев толпы, выстрелы, крики избиваемых людей.
— Молились всевышнему. Думали, не выживем…
От рук погромщиков погибли девятнадцать хотиновцев. Соседка Кейла, бывшая на восьмом месяце беременности, мясник Эльяким с сыном Шмуэлем (господи, был влюблен в нее, звал замуж!), младший из братьев Ханелисов, защищавший в составе отряда самообороны подступы к синагоге, где укрывалось большинство евреев штетла.
Хоронили убитых лишь спустя несколько дней — в синагоге не оказалось достаточного количества полотна для саванов. Ждали с часу на час посланного в Житомир Нехамью. Вернулся он к сроку, вдребезги пьяный, но полотно привез.
Она стояла, сжавши губы, на кладбище возле уложенных в ряд земляков. В четырех полотняных белых кулях были дети, одному из них, сынишке шорника Михи, только что исполнился годик. Раввин, заглядывая в книжку, читал нараспев каддиш, она повторяла вместе со всеми в конце каждой фразы: «Амен!» Неслись над головой лохматые тучи, дул холодный ветер в спину, заметал в отрытые могилы снежную крупу.
У нее были сухими глаза: столько всего пришлось пережить за последнее время — заледенела душа.
