Они перебирают разложенные на полках книги. «Сказка о Еруслане Лазаревиче»… «Заднепровские ведьмы»… «Басни Крылова»… «Страшный мавр, или Заколдованный замок»… «Как львица воспитала царского сына».
— Вот эта лучше всего! — слышится за спиной.
Она оборачивается.
Ночной парень! Тот самый! Протягивает тоненькую книжку.
— Здравствуйте! Не узнали?
Господи! Не может быть! Он, он! Малиновая рубаха навыпуск, чуб из-под картуза, смеющиеся глаза.
Она в оцепенении, не знает, что сказать. Вертит взятую у него из рук книжку, смотрит на обложку. «Дубровский. Соч. А. Пушкина».
— Читали?
Она мотает отрицательно головой.
— Советую. Не пожалеете.
— Фейга, пойдем, — тянет ее за руку Людмила. — Домой пора.
— Прошу прощения, не представился… — Парень стаскивает с головы картуз, кланяется Людмиле: — Гарский. Виктор.
У Людмилы решительный вид.
— Мы на улице с мужчинами не знакомимся!
— Так ярмарка же, не улица, — широко улыбается парень… — Сколько с меня? — оборачивается к продавцу. — За «Дубровского»?
— Пять копеек извольте.
— Возьми. Без сдачи.
Парень выуживает из кошелька гривенник, сует продавцу.
— Премного благодарен.
Он от них не отстает, идет следом.
— Пирожные не желаете? — Кивает в сторону кондитерской. — Посидим чуток?
— Уже откушали, благодарствуем, — не сдается Людмила.
— А я бы посидела, — произносит она неожиданно. — Ноги затекли.
Прикусила губу: «Господи, чего я горожу?»
— Как знаешь. — Людмила бросает на нее недовольный взгляд. Шагает к выходу, оборачивается: — Дорогу к дому найдешь? Адрес не запамятовала? Ну, покудова. Не заблудись, смотри!
Что происходило потом, она помнила смутно. Все смешалось, было в тумане: кондитерская под полосатой маркизой, сновавший между столиками половой с напомаженными усиками, пирожное эклер на блюдечке, Виктор о чем-то ее спрашивал, шутил. Повторил несколько раз: «Не робей, я не страшный». Она поправляла плечики, отвечала невпопад. Уронила с ложечки комочек эклера на подол. Сидела в напряжении, соображала, как быть: ухватить пальцами? стряхнуть незаметно на пол?
На выходе он крикнул лихача, подсадил в пролетку. Коляска неслась по булыжнику, их подбрасывало на сиденьи, кидало друг к дружке. Он обхватил ее за плечи, стал жадно целовать — в губы, глаза, в вырез платья. Она вырывалась, говорила: «Что вы, Витя! Не надо!» Он не слушался, прижимал все сильнее. Было трудно дышать, коляску заваливало, в какой-то миг она почувствовала, что лежит у него на груди — он притих, гладил осторожно ее волосы, целовал в пробор…
