Озноб | страница 9



там знаки подают вакханки

мужчинам, тянущим вино.


Всё разгораясь и глупея,

там пир идет, там речь груба.


О девочка моя, Помпея,

дитя царевны и раба!


В плену судьбы своей везучей

о чем ты думала, о ком,

когда так храбро о Везувий

ты опиралась локотком?


Заслушалась его рассказов,

расширила зрачки свои,

чтобы не вынести раскатов

безудержной его любви.


И он челом своим умнейшим

тогда же, на исходе дня,

припал к ногам твоим умершим

и закричал: «Прости меня!»

О жест зимы ко мне…

О жест зимы ко мне,

холодный и прилежный.

Да, что-то есть в зиме

от медицины нежной.


Иначе как же вдруг,

из темноты и муки,

доверчивый недуг

к ней обращает руки?


О милая, колдуй,

заденет лоб мой снова

целебный поцелуй

колечка ледяного.


И — всё ясней соблазн

встречать обман доверьем,

смотреть в глаза собак

и приникать к деревьям.


Прощать, как бы играть,

с разбега, с поворота,

и, завершив прощать,

простить еще кого-то.


Сравняться с зимним днем,

с его пустым овалом,

и быть всегда при нем

его оттенком малым.


Свести себя на нет,

чтоб вызвать за стеною

не тень мою, а свет,

не заслоненный мною…

* * *

Глубоким голосом пророка,

донесшимся издалека,

«Возьми!» — сказала мне природа

о чистых струях родника.


Она мне воду даровала,

назначенную для корней.

Поскрипывая деревянно,

ступени приводили к ней.


Среди цветов, густых, истошных,

воды желающих, воды,

в моих ладонях тек источник.

В нем были камушки видны.


— Ну пей же, пей, — земля просила,

купайся, запускай суда.

— Да, да, — сказала я, — спасибо,

какая чистая вода.


Как всё живое к ней стремится,

как сохнет в горле у него,

а вот она — ко мне струится,

желанья ищет моего.


Но я не жажду утоленья.

Я долго на воду смотрю.

И медлю я. И промедленья

никак в себе не поборю.

НЕВЕСТА

Хочу я быть невестой,

красивой, завитой,

под белою навесной

застенчивой фатой.


Чтоб вздрагивали руки

в колечках ледяных,

чтобы сходились рюмки

во здравье молодых.


Чтоб каждый мне поддакивал,

пророчил сыновей,

чтобы друзья с подарками

стеснялись у дверей.


Сорочки в целлофане,

тарелки, кружева…

Чтоб в щеку целовали,

пока я не жена.


Платье мое белое

заплакано вином,

счастливая и бедная

сижу я за столом.


Страшно и заманчиво

то, что впереди.

Плачет моя мамочка -

мама, погоди.


…Наряд мой боярский

скинут на кровать.

Мне хорошо бояться

тебя поцеловать.


Громко стулья ставятся

рядом, за стеной…

Что-то дальше станется

с тобою и со мной?…

АБХАЗСКИЕ ПОХОРОНЫ

Две девочки бросали георгины,

бросали бережливо, иногда,

и женщины устало говорили:


— Цветы сегодня дороги — беда…

И с жадным страхом улица глазела,