— Однажды, на седьмое ноября, уже вечером, — продолжал Юрик свою былину, — наверное что‑то произошло. Старые люди говорили, что в хранилище пробрались американские агенты — их тогда много в Союз забрасывали. С подводных лодок, с самолетов, просто на баркасах. Границы‑то совсем не было. Мой дед почти пешком в Америку ходил. Ночь на острове Ратманова спал, рядом с погранзаставой. Потом на Аляску пошел. Никто ему ничего не сказал.
Рогозин хотел напомнить, что речь шла не о почтенном деде Юрика, но тот и сам выбрался из воспоминаний о семейных преданиях.
— И когда американский шпион пришел сюда, он увидел большой склад боеприпасов для войны. Склад большой, а охраны совсем мало — люди здесь почти не ходят, а медведю патроны не нужны. И тогда агент подумал, что сможет взорвать склад. На седьмое ноября взорвал. Сталин тогда уже мертвый был. При нем‑то никакие агенты не смогли бы такой склад взорвать. А после того как умер, все расслабились. И шпионы, вместо того, чтобы по тюрьмам сидеть, стали всякие склады взрывать, экспедицию Дятлова убивать… плохое делали. А там бомб было так много, что потом воронка образовалась шестьсот метров в диаметре и глубиной метров восемьдесят. Или больше — никто до дна достать не может. Там сейчас озеро Круглое.
И Юрик снова заткнулся, будто поведал все, о чем знал.
— А лагерь? — все‑таки Рогозин нашел в себе смелость напомнить о начале повести.
— А в лагере начальник перед вечерней перекличкой увидел, как над тайгой встает огромный гриб взрыва! До неба! Выше неба! Потом пришла ударная волна, повалила пару бараков. Здесь же недалеко, место там ровное, сопок нет почти. Собрались начальник, замполит и другие командиры вместе, стали решать, что им делать. Тогда атомной бомбы все военные боялись. Хиросима, Нагасаки. Гражданским много не говорили, чтоб не пугать, но военные знали и боялись. Поражающие всякие факторы, понимаешь? И решили начальники лагеря, что обязаны сохранить жизни советских людей, хоть и оступившихся в жизни — зэков. Романтики были. Из фронтовиков. Собрали всех и повели весь состав лагеря в бомбоубежище в военной части. И вот там…
Якут снова многозначительно замолчал.
— Что там?
Юрик не сказал ни единого слова, пока не раскурил новую сигарету.
— Люди разное говорят. Врачи говорят: замкнутое помещение, стресс, близость жертв и мучителей. Психология, короче, паря. Закрылись они все в бомбоубежище, а потом там началась кровавая мясорубка. Зеки напали или у кого из охраны нервы не выдержали — никто не знает, однако. Но, когда через два месяца бомбоубежище вскрыли милиционеры с чекистами, там внутри не было никого живого! Только кровь, части тел, вонь. Ни одного целого мертвяка. А я думаю, что если бы врачи были правы — хоть один должен был остаться целиком? А там только кишки, руки — ноги — головы и кровь, ставшая грязью, высохшая и сгнившая.
