Но дальше ничего не произошло.
— Кто здесь? — донеслось из‑под камня настороженное.
Голос Юрика странным образом изменился — он стал одновременно глух и тонок.
— Кто здесь? — повторил он еще раз.
— Й — а-а, — проблеял испуганный неожиданной метаморфозой Рогозин.
Из‑под камня донесся облегченный выдох, Юрик поднялся на ноги, уверенным движением бросил нож в ножны, вытер покрывшийся бисеринками пота узкий лоб, отряхнул от песка руки.
— Зачем ты меня напугал? — спросил он.
— Я? — Виктору и в голову не могло прийти, что он может кого‑то напугать.
— Ты — ты, — кивнул якут. — Подкрадываешься, пугаешь. А если бы у меня инфаркт был? Кто так делает?
Рогозин ошарашено замолчал в недоумении — меньше всего он ожидал от Юрика упреков в своем злоумыслии. Немного подумав, одновременно наблюдая за тем, как якут взбирается обратно на булыжник, он развел руки и пробормотал:
— Ну прости, я не хотел.
— Ладно, проехали, паря, — якут устроился рядом. — Так чего хотел‑то?
— Про лагерь там, — показал Рогозин рукой на реку в сторону, с которой они пришли.
— А — а-а! — засмеялся Юрик. — А я‑то думаю — чего он меня пугает?!
— Да не пугал я тебя!
— Ага, а почему я тогда с камня туда, вниз, упал? Ветром сдуло, да?
Разговор приобретал какой‑то дурацкий оттенок, все время возвращаясь к одному и тому же как в какой‑нибудь дешевой пьеске непризнанного гения. Рогозину это не нравилось, раздражало, бесило, но, помня о мхе в трубке якута, он был осторожен.
— Я же попросил прощения.
— Да ладно, я уже и забыл. Но ты меня больше не пугай.
— Не буду, — пообещал Рогозин.
— Хорошо, — улыбнулся якут. Его жидкая щетина над верхней губой, которую он по недоразумению называл «усами», встопорщилась.
И он снова замолчал.
Через четверть часа Рогозин понял, что никакого рассказа не будет и решил идти к костру, устраиваться на ночлег. К тому же одна из ночных вахт — утренняя — досталась ему и он резонно рассудил, что если не выспится как следует, то подниматься будет тяжело.
— Это под самый конец было, — вдруг сказал Юрик, когда Виктор уже слез с камня. — Сталин уже мертвый был совсем. В пятьдесят третьем.
Рогозин хотел вернуться на место, но якут опять умолк.
Так повторялось несколько раз — едва Виктор решался идти к костру, якут начинал говорить. Только делал попытку пристроиться рядом — Юрик затыкался. Подобно буриданову ослу, Рогозин какое‑то время топтался на одном месте, провоцируя приятеля на произнесение отрывочных реплик:
— Сначала‑то здесь лагерь был для всяких иностранцев…
