Краем уха девочка слышала, как спокойно, будто минуту назад ничего такого и не было, разговаривают Ллейн и Рябой, и видела, как остальные, включая и Герта, и мрачно-каменного дварфа, слушают их; Рябой пытался узнать, кто же все-таки они и откуда, а Ллейн, вежливый и предельно конкретный, в ответ выражал свое удивление тем, что регулярные пограничные войска Гаральда отстоят от его границ столь далеко, на что Рябой, пожав плечами, ответил, что земли-то ничьи, поэтому кому какое дело.
— Не нашлись бы у этих земель новые хозяева, — неожиданно бросил маг, пряча руки в карманы (ему, наверное, было немного холоднее остальных). — В этом случае всем нам может прийтись весьма несладко. Как заготовке между молотом и наковальней.
Остальные притихли, вникая в суть сказанного. Элейни поняла, что чародея здесь боятся и уважают.
— Н-да, — кашлянул Рябой, — положение тут, господин эльф, еще то. Так что вы сами должны понимать, чего мы здесь так...
— Эй, — спросил все еще потирающий лоб ученик ордена Отверженных, — так идем или нет?!. Дитя застоялось, ей хочется штаны, потому что у нее... все мерзнет, мать-перемать!
— Кха-кха, — громко закашлялся Рябой, утирая вдруг покрасневшее лицо, — идем. — И неожиданно выругался от души:
— Сучье время!
Пока они незаметными снизу, но легко различимыми здесь, протоптанными тропинками поднимались наверх, Элейни не думала ни о чем. У нее на это просто не осталось сил. Мысли, конечно, мелькали в ее голове, но все они были построены по образцу: «Хочу спать... Спать хочу... Цветочек, желтенький... Спать. А-а-а-ах... Собаки тоже зевают... И лошади... Кроватка... Спать... Хорошо...»
Единственное, кстати, о чем в ее маленькой, взлохмаченной головке мелькнула целостная, четкая мысль, были именно их настороженные, шлепающие рядом, изредка косящиеся друг на друга лошадки.
«Бедные, — подумала она, — совсем устали. Скоро баиньки...»
Силы жеребцов действительно истощились. Они уже даже почти не фыркали, хвосты их обвисли, морды клонились к земле, словно они засыпали на ходу. Вихрь, больше всех скакавший, и устал сильнее всех, поэтому плелся в хвосте. Элейни было его жалко. Малыш, ступающий осторожно и внимательно, шел рядом с ней, и шкура его потемнела от пота — подъем для коней оказался не менее трудным, чем для людей, а быть может, и более. Малыш деловито фыркал, целеустремленно топая наверх, и на морде его было написано: «Все равно дойду. Только потерпите». Хотя непонятно было, к кому это он обращается. Элейни он нравился. Гром, ступающий впереди, шел размеренно и четко, почти не выбирая, куда ставить копыто, и часто вскидывал голову, осматриваясь вокруг. Уши его шевелились, он постоянно продолжал смотреть и слушать по сторонам, не желая пропустить какую-нибудь неприятную неожиданность. Весь день он нес двоих, но устал, казалось, меньше остальных. Его Элейни уважала. Он вел себя как вожак.
