Учитель говорил взволнованно, слова были прозрачны, но теперь мысль его куда-то ускользала, словно окутывалась туманом. Я был мужицкий сын, чувствовал себя мужиком, знал твердо, что предстоит жить и работать в деревне, и обидно было слушать разговор о незадачливой мужицкой судьбе, которую невозможно изменить. Я смутно улавливал неправду в рассказе Успенского, в словах учителя, но в чем состоит неправда, выразить не мог.
— А если бы не затосковал, не запил Иван Алифанов?
— Чудак ты, — усмехнулся Всеволод Евгеньевич. — Как ему не тосковать, как не лить? Возьми свою деревню. Много трезвенников? Кто не пьет? Ну-ка, назови!
Что я мог ответить? Стало еще тяжелее от мысли, что мужик неисправим, нет ему спасения: либо в кулаки выйдет, либо сопьется.
— Водку запретить, и все! — сказал я, желая хоть немного поколебать и рассеять туман.
— Запретить нельзя, в малых дозах она полезна, — ответил учитель. — У нас пить не умеют. Пьянство надо чем-то вытеснить. Вопрос трудный. Почему Иван Алифанов очутился в кабаке? Почему ходят в казенку, к пивоваркам Симон Пудовкин, Емельян Мизгирев, твой отец? Некуда больше идти! Водку можно вытеснить культурой. Нужны книги, клубы, театры, возвышающая музыка, другой быт. А кто это даст деревне? Где такой благодетель?
— Что же делать?
Он встал, прошелся по комнате, посмотрел на меня в упор.
— Это я скажу позднее. Вот чуточку подрастешь — скажу.
Ждать не хотелось. Ведь он старик, больной человек, может нынче-завтра умереть, не успев сказать самое главное. Кто откроет без него тайну?
Надо было добиваться ответа.
— Я же почти взрослый, Всеволод Евгеньевич!
Он улыбнулся.
— Да, вытягиваешься, растешь, а я старею. Жизнь идет, несмотря ни на что, идет, и ничем, ничем не остановишь. Ах, как хорошо, что жизнь все-таки идет!
Он умолк, задумался, и стало ясно: ответа не будет. Надо уходить. Я достал из кармана тетрадь.
— Вот сочинил стихи, посмотрите: все чистая правда.
— Стихи? Любопытно.
Он прочел оба стишка, посмотрел на меня чужим взглядом.
— Кто ты есть, Матвей?
— Человек.
— А стихи писал негодяй! Да, да! Шутовские стихи в плясовом ритме. Чудесная вещь — смех. Только ты смеешься над тем, что грешно осмеивать. Говоришь, чистая правда? Где же она? В том, что продана баня и дурным человеком содрана кора на заветной липе. Это факты, голые факты. Поэзия же — отбор, освещение фактов и мысль, навеянная фактами. И вот: правда, освещенная тобою, хуже всякой кривды. Ты потешаешься над чужою бедой, даже над тем, что Симониха рожает двойняшек. Дурное зубоскальство! Ужасные стихи!
